– Его нужно убить, Эгельдор.

Он часто говорил о подобном. Для Маркуса жизнь человека значила не больше жизни бродячей собаки – он не жалел ни бедных, ни благородных, ни себе подобных, и оттого предложение его не было чем-то необычным. Только ни привычный азарт, ни насмешка над чужой судьбой в этот раз не плясали в глазах. Он был серьезен.

– Ты привязался к нему, – будто осознав что-то, вздохнул Маркус. – Ты снова привязался! Сколько раз я говорил тебе, что игрушки имеют свойство ломаться и тогда от них надобно избавляться?

– Убирайся. – Я махнул рукой и отвернулся, сделав вид, что решил успокоить виверну. Ниррити ерзала, не находя себе места, и я знал, что был полностью в этом виноват. – Сам решу, что делать, кого убивать и с кем играть. К тому же, находясь на службе у солианского короля, я обязан доложить, что в стенах замка живет его ярый недоброжелатель, и гостеприимство Фабиана на этом, уж поверь, подойдет к концу.

– Потомки богов никогда не приносили в мир добро…

– Как и ты, – отрезал я.

Маркус покачал головой, смиренно принимая удар. Уверен, он прекрасно понимал, что отрицание этого факта сделало бы его речь донельзя абсурдной. Скорее, он переживал, что на свете появится кто-то, кто сумеет его одолеть, и потому желал выкорчевать сорняк, грозящий испортить вид цветущего сада его господства.

– Чего ты боишься? – вдруг спросил он. Я обернулся, нахмурившись. – Деньги, что он платит, тебе не нужны. Твою славу он испортить не сумеет. Брось его, как прежде бросал других, найди способ избавиться, если хочешь жить. Пока он безобиден, это будет несложно.

– Тронешь его – сгинешь сам, – прорычал я, бросаясь вперед и чувствуя, как в горле заклокотало что-то обжигающее. – Я закончу то, что начал, и, так уж и быть, можешь попытаться, если у меня ничего не выйдет. Но до тех пор позволь мне поработать в одиночку, мастер. Не вечно же ты будешь ходить за мной по пятам?

Будь моя воля, он бы и вовсе забыл, как выглядят мои следы.

Ниррити, не выдержав напряжения, выпустила в нашу сторону шквал огня. Спину зажгло, и все же Маркус успел выставить щит, чтобы языки пламени врезались в невидимую преграду в сантиметрах от меня. Почему-то мне показалось, что ее огонь и без того не сумел бы мне навредить. Оттого, что он будто рождался внутри меня, был моей сутью, он не мог обуглить мою кожу, лишь раззадорил бы, вдохнул сил.

– Не заиграйся, – холодно заключил Маркус. – Иначе придется вспомнить, почему ты всегда один.

Он исчез, растворившись в синеватой дымке – предшественнице порталов, отнимавшей заметно больше сил, но, несомненно, производящей куда более яркий эффект, – а вместе с ним пропал и щит. Пламя облизнуло мою спину, заставив сюртук мгновенно истлеть, а кожу вздуться, затвердеть и лопнуть. Я разразился полным боли стоном и рухнул наземь. Предположение оказалось неверным. Заскулив и попытавшись обнюхать рану, виверна обдала ее волной обжигающего дыхания; я едва не вскрикнул.

– Больше так не делай! – прогремел я, почти ползком выбираясь за дверь.

Хотелось, конечно, сказать что-нибудь более грубое и устрашающее, но ее страх и вину я ощущал не менее отчетливо, нежели боль, и оттого желание обидеть животное поутихло.

До лаборатории, в которой, по счастью, хранилось с два десятка снадобий, способных помочь мне восстановиться, я добирался почти весь день, по крайней мере по ощущениям. Каждый шаг сопровождался всплеском нестерпимых мук, застилающих взор, бьющих по ушам оглушительным гулом. Ввалившись в нужную комнату и едва не улегшись на столе, стоявшем недалеко от входа, я взвыл, думая о том, что впредь эмоции от Ниррити лучше прятать – она справлялась с ними не так хорошо, как можно было подумать.

– О боги, что с вами?

Взволнованный голос заставил забыть о необходимости сделать вдох. Встреч с королем, как и с Иветт, в последние дни я избегал. Узнавал, что с ним не происходило ничего необычного, а божественное наследие не приносит проблем, и не показывался на глаза.

– Все в порядке, – выдавил я, пытаясь распрямиться.

– Смеетесь? – сказал он не то с упреком, не то с усмешкой. – Виверна?

– Я сам виноват. – Единственное, что пришло в голову. Не объяснять же, что я так злился на новоприбывшего гостя Тэлфорда, что почти уговорил ее поджарить меня. – Вы же знаете, каким неприятным я могу быть? Она еще хорошо держалась.

Фабиан наклонился, заглядывая мне в глаза, и, будто найдя подтверждение своим догадкам, сменил тон на жесткий, бескомпромиссный.

– Обопритесь на стол и не двигайтесь, иначе быстро истечете кровью. Скажите, где-то здесь есть подходящее лекарство? Или подняться к лекарю?

– Дальний стеллаж, вторая полка, четвертый бутылек слева. Что написано?

Я стоял, опустив голову. Сил не было даже на то, чтобы управлять собственной шеей. Боль ритмично проходилась с головы до пят, а затем возвращалась, чтобы повторить путь. Таких травм прежде получать не приходилось; я и не думал, что это так отвратительно – оказаться почти обездвиженным.

Фабиан сделал несколько шагов и долго не подавал голос, пока наконец не обронил:

– Ну и почерк же…

– Смешно слышать это от вас.

На всякий случай он поднес снадобье к моему лицу и, дождавшись, пока я кивну, откупорил его. Комнату заполнил смрад, не сравнимый с чарующим ароматом горелой плоти, однако король не принялся тут же наносить ее на раны, чтобы поскорее закончить: его руки обняли меня из-за спины и, разобравшись с пуговицами, потянули за сюртук.

– Это еще зачем?

– Ткань прилипла к коже. Не отдерем сейчас – будет еще хуже.

Я смиренно хмыкнул и позволил себя раздеть. Иногда казалось, будто Фабиан нашел способ отомстить мне за все злодеяния, что я сотворил за долгую жизнь, так безжалостно он отрывал части моей спины. В голову даже закралось подозрение, что не вся она была поражена огнем. Повезло, что Ниррити направила злость в верхнюю часть комнаты, и правителю Солианских островов не пришлось стягивать с меня штаны. Одно дело, когда он застал меня нагим в моих же покоях, другое – в жалком состоянии бессилия, истекающего кровью и пахнущего, как погребальный костер.

Осознав, какие части тела еще находились выше пояса, я резко выдохнул:

– Волосы…

– Да, вид не из приятных, – сочувственно подтвердил Фабиан. – Придется сбрить.

– Не дождетесь.

Отказ этот был почти детским капризом, и все же в нем я был твердо уверен. Понесу наказание, но не