– О ком?

Я предпринимал попытки довести его до кровати, но давалось тяжело, а потому двигались мы мучительно медленно. Морально я был истощен и не рисковал прибегать к магии – желал оставить ее на портал. Под рукой не было ничего, чтобы привести себя в чувство, а перемещения, хоть и казались простым ритуалом, отнимали немало сил. Выносливость Птички мне и не снилась.

– Он ничто, пока ты… со мной.

– Разумеется, вы сумеете защитить меня от любых невзгод, ваше величество, – с издевкой улыбнулся я. – Еще бы до кровати дойти сумели…

Преждевременно обрадовавшись близости перины, я подхватил Фабиана и толкнул его, чтобы тот упал в постель, но вышло не слишком аккуратно – затылком он так ударился об изголовье, что дерево затрещало, будто готовилось сию секунду разлететься в щепки. Получить хоть и незначительные, но идентичные травмы в один и тот же день, конечно, забавно – наши судьбы переплетались все крепче.

Король даже не почувствовал удара – переживал раны и серьезнее. Он привычным движением устроил голову на подушке, что-то промычал, а затем протянул руку вперед, хватаясь за пустоту в сантиметре от моей груди.

– Останься… Я скучал.

Он все же жалел. Понял, что натворил, когда расторг столь важную помолвку и отдал другому женщину, что должна была стать для него всем. Я видел это в его глазах еще в храме: тоска по тому, что еще не случилось и уже никогда не случится. Оттого теперь, находясь на границе яви и сна, король мечтал увидеть лицо Иветт, мечтал прижать ее к себе, запутать в шелках его постели и усыпать ее кожу горячими поцелуями. Таким я видел причину его зова. Но он должен был благодарить меня за то, что я не позволил этому случиться, пусть еще не знал об этом – и вряд ли когда-то узнает.

– Это ради твоего же блага.

Я запустил руку во внутренний карман сюртука и принялся теребить колпачок бутылька, наблюдая, как Фабиан проваливался в сон – веки переставали беспокойно дрожать, дыхание выравнивалось. Отошел на два шага, создал портал, проверил, чтобы на этот раз он привел меня туда, куда следовало, но отвлекся на движение, пойманное краем глаза. Фабиан перевернулся на другой бок, тяжело вздохнув, умиротворенный, будто дитя. Было сложно представить этого человека на месте того, кого я видел в последний день своей прошлой жизни, но боль способна разрушать души так, что от них ничего не остается.

Еще немного. Он доверится мне окончательно, и я все ему расскажу.

* * *

Офлен, 694 год от Седьмого Вознесения

В тот раз Маркус впервые пообещал, что позволит мне выполнить задание самостоятельно, и я был невероятно воодушевлен. Прежде я лишь повсюду ходил за ним и наблюдал. Признаться, это жутко раздражало – я надеялся на иное, когда отправлялся в путь за Великим и Ужасным, на нечто впечатляющее и способное раскрыть мои силы. Но он, казалось, готовил меня к чему-то большему: заставлял смотреть, запоминать и записывать. А я, став одним из немногих его спутников, желал продержаться дольше прочих, чтобы не упасть в грязь перед обитателями Ателлы, не показать слабость, не разочаровать мастера.

О нем говорили повсюду, от Снеодана до Солианских островов, и речи эти сверкали страхом, переливались восхищением, горели интересом. О такой славе мечтал, пожалуй, любой чародей, но не каждый сумел бы ее вынести. Да и его уровня владения магией достигали лишь единицы; пожалуй, я бы сравнил с ним лишь Кьяру, старейшую из известных чародеек, пусть никогда и не видел, чтобы она пользовалась силой в полной мере.

Мы прибыли в Офлен с рассветом, заселились в дешевую гостиницу, отдохнули и отобедали. Я не заговаривал с мастером первым: знал, что он начнет разговор лишь тогда, когда посчитает нужным.

– Видел поместье неподалеку отсюда? Проезжали, когда добирались. – Маркус запил еду большим глотком вина. Я дважды кивнул. – Отправишься туда, как только солнце скроется. Там живет заказчик.

– А в чем заключается… задание?

– Расскажут на месте. Учись разбираться в ситуации сам. Я не буду вечно ходить за тобой по пятам.

Я еще несколько раз кивнул и принялся осматривать трактир, чтобы спрятать взгляд. Смелости и желания показать себя у меня было в достатке, но это не значило, что я не нервничал перед первым делом. Ответственность перед мастером придавливала к земле: великий чародей потратил на меня время и силы, а потому я не имел права на ошибку. Либо оправдать ожидания, либо лишиться всякого уважения, в том числе к самому себе.

– Сделай все, о чем тебя попросит тот человек, – нравоучительно отчеканил Маркус, указывая на меня вилкой. – А если будет буйствовать или откажется платить, успокой.

– Понял.

– И не возвращайся, пока не закончишь.

Я бы не посмел.

Перенестись в поместье я не смог, а дорогу, проходящую мимо него, не запомнил. Пришлось нанять повозку и утомительно сотрясаться в пути по ухабам и кочкам. Издалека утонувшие в плюще стены выглядели гораздо лучше – по мере приближения взору открывались пятна плесени, погибшие ростки, грязь, а в нос бил вихрь вони из-за того, что мусорную яму расположили слишком близко к дому. Видно, хозяин прежде был богат, но состояние имеет свойство заканчиваться, если его не приумножать.

У входа меня встретила пожилая служанка с до безобразия добродушным лицом. Такие люди обычно настораживали, но в ней я не почувствовал и капли фальши. Форма поношенная, следы от старых пятен, грубые руки в трещинах и ссадинах. Она низко поклонилась, как только я подошел к двери.

– Прошу, господин, хозяин ждет вас наверху.

Я молча проследовал за женщиной, по пути разглядывая следы былой роскоши. Портретов на стенах почти не было – семьей этот человек, похоже, не обзавелся, – и их место занимали пейзажи земель, совсем не похожих на здешние. Все выглядело дорогим и не таким уж старым, но при взгляде на интерьер казалось, что от него пахнет смертью – от местного климата все быстро приходило в негодность. Упадничество царило и в атмосфере места: помимо той самой служанки я не увидел ни души, пока не дошел до комнаты, служившей хозяину дома кабинетом. Женщина постучала в дверь, тут же отворила ее и ушла, опустив голову.

– Входите.

Я расправил плечи, тихо вдохнул, вспомнил наставление мастера. Вошел.

Заказчик оказался немолод, но свеж: ни следа болезни тела или ума. Его улыбка едва не ослепила меня, заставив удивиться. Обычно нас не вызывали по радостным поводам.

– Это… вы… – прошептал он изумленно; расстроенным не показался.