Хелльвир, охваченная любопытством, взяла записную книжку Альцифера. На обложке не было никаких надписей, но, когда она развязала шнурки, на стол высыпалась целая пачка рисунков. Многие были сделаны углем и выглядели довольно неумелыми, но Хелльвир узнала и наброски жрицы. Среди прочего путешественники составили списки дометиков. Рядом с символами были нацарапаны краткие заметки, причем автор писал так торопливо, что на бумаге остались глубокие следы. Но большинство представляли собой изображения людей.
Оллевин зарисовала храм, в котором жила, главный зал, очень похожий на зал храма в Рочидейне, где работала мать Хелльвир. Здесь тоже был алтарь с подношениями, изображения угрей и пламени, яма с песком, на котором был выведен символ. Несмотря на то что жрица пользовалась только чернилами и углем, ей удалось передать полумрак, царивший в храме, правдоподобно изобразить потоки света, льющиеся в витражные окна.
Следующий набросок изображал служителя, читающего проповедь; он стоял, воздев руки к потолку, солнце светило ему в спину. Толпа верующих почтительно слушала, на песке был нарисован символ. Хелльвир вздрогнула, узнав этот дометик, – тот же самый знак, который выводил посохом служитель Лайус во время службы: символ Контроля.
Картинок было много. Хелльвир опустилась на пол, поставила рядом лампу и разложила их в ряд, начиная с того, который нашла в дневнике Оллевин, – храма на рыночной площади. Наброски были сложены в записную книжку наспех, не по порядку, но, когда Хелльвир разобрала их, они превратились в мрачную историю. Сидя на полу, Хелльвир начала читать эту историю.
Храм и служитель. Прихожане, которые ловят каждое слово.
На другой картинке, которая как будто бы не имела отношения к Онестусу, были изображены фантастические сцены. Женщины разговаривали с деревьями, из крон выглядывали существа с волосами из листьев и цветущих сережек. Мужчины обсуждали что-то с духами моря, облепленными мелкими рачками. Фигуры из дыма сидели в очагах, скрестив ноги, сверкая огненными глазами. Оллевин запечатлела духов ветра и камня с глазами из листьев и перьев. Это были прекрасные существа, нарисованные с любовью. Жрица как будто рисовала портреты своих родичей.
А потом – огонь.
Мужчины и женщины были привязаны к столбам посреди костров, пламя пожирало их тела. Служитель с ненавистью указывал на них пальцем. Дометики были вырезаны на столбах, начерчены на земле вокруг костров. Рты несчастных раскрылись в крике.
Женщину заперли в клетку, под клеткой развели огонь.
Таких рисунков было много, очень много; и повсюду были их Знаки, повсюду был огонь.
Хелльвир пришлось отвернуться. Ее мутило от ужаса и отвращения. Она потянулась к Эльзевиру, взяла его на руки, прижала к себе и с удивлением заметила, что дрожит. Что это такое? Уж наверняка не то, что она искала. Хелльвир надеялась найти рассказы об их Едином Боге, какие-то тайны, связанные с происхождением веры, но не… это. Не это.
– Зачем они это делали? – прошептала Хелльвир, обращаясь к ворону.
Эльзевир лишь щелкнул клювом. Он не знал.
Хелльвир снова взглянула на рисунки, несмотря на ужас и отвращение, и вдруг заметила еще одну картинку, спрятанную под другими. Она вытащила ее и вздрогнула. Она видела это прежде.
Книга служителя Лайуса лежала в ее мешке. Хелльвир листала ее, пока не нашла гравюру с коленопреклоненным человеком, окруженным черными тварями с когтями и клыками. Аллегорические изображения лжи и греха, стремящихся заставить добрых людей сойти с пути, ведущего к праведности, лишить их Обещания. Точно такая же картинка была и в дневнике Альцифера.
«В Галгоросе нет места таким, как мы».
– Так вот почему мама боится? – прошептала Хелльвир. – Она боится не того, что я могу делать, а того, что они могут сделать со мной?
Эльзевир уселся ей на колено и взглянул на нее своими умными глазками-бусинками.
– Мне кажется, верно и то и другое, – ответил он.
– Но это же было в позапрошлом веке, – возразила Хелльвир. – В стране, которая находится за сотни миль отсюда. Здесь не может произойти ничего подобного.
Эльзевир взъерошил перья.
– Ты прекрасно знаешь, что это не так, – печально произнес ворон.
Хелльвир смотрела на своего друга. Не так уж много времени прошло с того дня, когда она обнаружила его мертвым на пороге дома Миландры, со свернутой шеей, обвязанной пучком болиголова, – послание и предупреждение. Хелльвир похолодела от дурного предчувствия и снова уставилась на рисунки.
– Значит, я тоже должна бояться? – прошептала она.
Хелльвир полистала книгу священника и нашла описание Столпов; около каждого из двенадцати лучей звезды был нарисован Знак. Она сравнила их с дометиками, вырезанными на дереве, выжженными на коже еретиков, но символы оказались такими сложными, что она не могла в них разобраться. Некоторые вообще не походили на Знаки Двенадцати Столпов, которыми руководствовались верующие, следовавшие по Тропе Света.
– Что все это значит? – спросила она у птицы.
– Это было давно, – сказал Эльзевир. – Возможно, их вера стала более милосердной.
Ворон слегка потянул Хелльвир за волосы – так он обычно выражал свою любовь. Она уткнулась лицом в его черные перья.
Она искала правду об Онестусе. И нашла правду – но не ту, которую искала. Если существо с черными глазами было Онестусом… тогда она заключила сделку с божеством, от имени которого творились чудовищные злодеяния.
Осень в Рочидейне оказалась намного холоднее, чем ожидала Хелльвир. Заморозки сгубили фрукты и овощи в садах монастыря; даже травы, которые она выращивала в теплицах, замерзли и погибли. В монастырь приходило больше людей, чем раньше, – людей, которые жили на улицах, которым некуда было идти. Теперь по ночам невозможно было спать под открытым небом.
Хелльвир целыми днями была занята в лазарете вместе с Сэйтир; она ухаживала за больными, раздавала одеяла и горячую еду нищим. Носила в карманах яблоки для детей, чтобы утешить тех, кто плакал. В этой суете она, по крайней мере, забывала о холоде, о грозящих ей неприятностях и о возможности покушения на принцессу. Собственная жизнь представлялась Хелльвир безнадежно запутанной, словно рыбацкие сети; по вечерам она размышляла о врагах принцессы, о Доме с лебедями, о жемчужинах, завернутых в записку с загадкой, которые ждали, когда настанет час возвращать человека из страны мертвых… А теперь ко всему этому добавился ужас перед служителями, поджидавшими во мраке, чтобы схватить ее, посадить в клетку и поджарить. Но когда Хелльвир двигалась, когда толкла сушеные травы в ступке, готовила отвары и накладывала мази на раны, эти мысли почему-то переставали казаться ей такими уж важными, отступали на второй план перед нуждами голодных и больных людей. Присутствие Эльзевира, сидевшего на плече, согревало ее. Хелльвир ощущала новую уверенность в себе: она была нужна, она приносила пользу.
Однажды вечером, после того как она четырнадцать часов провела на ногах, Сэйтир велела ей уходить из лазарета и отдохнуть. Но Хелльвир была слишком возбуждена, чтобы идти спать; она вышла в сад и решила посидеть на берегу, на своем любимом месте рядом с плакучей ивой. Идя по дорожке, она увидела в реке, у самого берега, какой-то предмет.
– Бедняжка, – прошептала Хелльвир, опускаясь на траву у воды.
Это был серый кот – тощее, изголодавшееся животное. Видимо, он упал в реку, но у него не хватило сил выбраться из ледяной воды, а потом лапы свело судорогой, и он утонул. Хелльвир стиснула зубы. Она вытащила маленькое тельце из реки, села и положила его на колени, не обращая внимания на холодную воду, пропитавшую штаны. Помедлила несколько секунд, нащупала в кармане яблоко и, прижав к себе кота, спросила себя, осмелится ли сделать это.
– Ты собираешься воскресить его? – спросил Эльзевир.
– Да, собираюсь, – решительно ответила Хелльвир, отгоняя страх.
Потом закрыла глаза и положила руку на голову животного.
В царстве Смерти было не холоднее, чем в Рочидейне зимой, но это был иной холод. Он пронизывал до костей, как будто в жилах текла не кровь, а ледяная
