– Что ты здесь делаешь? – наконец спрашивает Калла. – И почему… так любезен со мной?

А он и не пытался быть любезным. Или, как он полагает, не стал давить в попытке добиться от нее реакции, что по контрасту выглядит почти любезно. Ему самому трудно определить, какое впечатление он производит. За все это время его отношение к ней не изменилось. Оно ни разу не менялось, ни перед выходом в тот раз на арену, ни после коронации. У него по-прежнему возникает желание дотянуться до нее, коснуться ее губ, провести ладонью по волосам. При каждом мимолетном движении ее взгляда вверх и вниз он просит внимания, жаждет того избавления, когда выражение ее лица меняется в ответ на нечто неожиданное, сделанное им.

Лишь боль, которая острее этого желания, вынуждает его вести себя иначе. Чувство самосохранения, сознание, что он раскинет руки и позволит ей снова убить его, стоит ему только забыть, как она пропорола его клинком предательства.

Ему не хочется во второй раз воскресать из мертвых. Калла Толэйми погубила его, поэтому в ответ ему придется погубить все.

– Мне надо обсудить с тобой кое-что.

– А чем еще мы занимались последние несколько дней, кроме обсуждений? – отзывается Калла. Но неуступчивости в ее словах не слышно. Она протягивает руку, достает с ближайшей полки складную доску для настольной игры. – Хочешь сыграть?

Она разворачивает доску, и на ней обнаруживается решетка десять на десять квадратов, каждый пронумерован от одного до сотни. Сбоку от решетки красочно изображены стародавние боги: один в движении, превращающийся в облачко пыли, другой сидящим на подушке и похожим на пса с зеленой мордой.

– «Скаты и лесенки»? – спрашивает Антон, узнав игру. – Нам что, по двенадцать лет?

Еле заметная улыбка порхает по губам Каллы.

– В прежние времена, во Дворце Неба, я всегда любила эту игру. – Она открывает коробочку, прилагающуюся к доске, некоторое время разглядывает ее содержимое, потом протягивает Антону. – Помнишь, как в нее играть?

– Само собой. – В коробочке лежат три фишки и две игральные кости. Он берет одну из фишек. – Ничего сложного. Попадаешь на лесенку – поднимаешься до более высокой цифры. Попадаешь на скат – соскальзываешь вниз до более низкой.

– А ты знаешь, что доски отличаются в зависимости от того, в каком городе сделаны? – Калла тоже берет фишку, затем вынимает кости. – Обычно на досках из Эра поровну скатов и лесенок. А в Сане делают доски, где скатов больше.

Антон поднимает бровь.

– Мы сыграем по-старому, – продолжает Калла. – Десять бросков каждому игроку. – И она бросает кости. На обеих выпадает три, поэтому она переставляет свою фишку по первому ряду и останавливается на шестом квадрате. Попадание на следующий обещает лесенку прямо до квадрата под номером тридцать четыре.

Антон подставляет ладонь под кости. Его пальцы сразу же узнают ее мимолетное прикосновение и откликаются на него.

Ему выпадает семерка. И он взлетает вверх по лесенке.

– Это насчет Отты…

– Естественно. – Калла берет кости. Тон ровный, но в единственном слове слегка сквозит ехидство.

– Ну и что это значит?

Калла снова переставляет свою фишку:

– Только то, что я сказала. «Естественно». Отта всегда при тебе.

– Может, дашь договорить? Я собирался сказать, что тебе нельзя быть настолько откровенной в своих подозрениях. Она пересмотрит тактику таким образом, что ее будет труднее поймать.

Калла сразу переводит взгляд на него. Такого она не ожидала.

– Так ты мне веришь?

– Разумеется, не тому, что она подстроила нападения «Голубиного хвоста», – спешит поправиться Антон. Это же нелепость. Хоть ему и неприятно доставлять Муго хоть какое-то удовольствие, признавая его правоту, но у Отты и в самом деле просто не было времени для осуществления таких планов с тех пор, как она очнулась. Если с целью нападения на королевских солдат по всей территории Талиня и впрямь предпринимались объединенные усилия, они были спланированы намного раньше.

– Тогда чему же? – требует ответа Калла. Со следующим ходом она медлит в явном раздражении.

– Не знаю, – честно говорит Антон. – Это я и хочу выяснить. Помнишь день, когда Август вызвал тебя к стене? Когда пожелал сначала поговорить со мной?

Калла делает очередной бросок и передвигает фишку, не сводя глаз с доски.

– Да, – кивает она. – В тот день Лэйду поймали с поличным.

– Он спрашивал про Отту. И это показалось мне дикостью. Прошло семь лет, а он вдруг вспомнил про нее. Мало того, допытывался, какими были ее последние слова, обращенные ко мне. Словно опасался, что она могла раскрыть какую-то тайну.

Антон съезжает по скату вниз. А следующий бросок Каллы возводит ее по лестнице.

– Полагаю, насчет короны.

– Возможно. Или существовали и другие секреты. По-моему, Отта знает гораздо больше, чем готова выдать прямо сейчас.

Один из автоматов поблизости внезапно разражается громким перезвоном. Может, отмечает, что прошел час, словно гротескные стоячие часы. Еще одна лесенка – и Антон добирается до середины доски.

– А ты не боишься, что промедление окажется для тебя опасным?

– Меня больше беспокоит другое: что она сменит курс, если ее спугнут, и тогда путь к результату удлинится. Мне надо узнать, чего она добивается. Наряду с просчитанными ходами у нее в рукаве должна быть некая грандиозная цель. Выдать информацию – и потом, во время поездки делегации, расспросить тебя.

В безмолвном ответе Калла бросает кости. Вверх. Вниз. Опять. Ее указательный палец медлит, пока она передвигает фишку. Несколько ходов оба делают молча.

– Разумеется, – наконец бормочет она, – потому что для меня находиться здесь – это ужас.

– И уж конечно, в этом нет необходимости.

Антон следит за передвижениями ее фишки. Она опережает его и уже на семьдесят пятом квадрате.

– А тебе не приходило в голову, – говорит она, – что я, возможно, нахожусь здесь из-за тебя?

– Безусловно, – подтверждает он. – Чтобы воспользоваться случаем и выгнать меня из Августа.

Калла чуть не втыкает свою фишку в доску.

– Чтобы защищать тебя. Признаю, во время Цзюэдоу я совершила преступление, но за пределами колизея на протяжении почти всех игр я сражалась бок о бок с тобой. И я все та же Калла.

Антон старается по возможности не вспоминать финальный поединок. Заново переживая момент, когда с его головы сорвали мешок, чтобы объявить начало Цзюэдоу, он вспоминает, как