— Убейте его, глупцы! — закричал священник.

— Эй, живее, черви! Подними свое копье, негодяй, если собираешься им воспользоваться!

Смерть была близка. Эти люди чувствовали ее — холодную железную косу скелета, La Morte[12], прижимающуюся к их затылкам. Это место станет для них концом; здесь и сейчас или через несколько часов, исход, тем не менее, будет один и тот же. Молитва непроизвольно вырвалась изо ртов солдат:

— Отче Наш, — пробормотали они почти в унисон, хотя и не совсем правильно. — Отче Наш, который… который на небесах, да святится имя т-твое…

Священник пришел в ярость:

— Что вы делаете, имбецилы? Ангел Господень требует вашего служения! Вашей жертвы!

— Заткни пасть, священник, — прошипел Гримнир. Он повернулся и широко развел руки. — Вы будете молиться или будете сражаться?

Оставшееся копье со стуком упало на землю. Юный факелоносец бросил факел к ногам Гримнира. Взметнулся сноп искр и тлеющих углей, окутав скрелинга огненным ореолом.

— Мы будем молиться, — сказал копейщик, хватаясь за руку своего спутника, чтобы не упасть. Оба мужчины покачивались и дрожали, чума, терзавшая их тела, уже почти их прикончила. Они отступили к потрескивающему костру в центре древней площади. — И да смилостивится Господь над нашими душами.

— Смилостивится? — завопил священник из Мессины. — Нет милости предателям Господа! Его ангел…

— Я сказал, заткни свою пасть, певец гимнов! — Гримнир вонзил длинный меч Пандольфо острием вперед в мягкий суглинок на краю болота. — Ты думаешь, ты этим занимался? Ухаживал за ангелом своего драгоценного повелителя? Ба! Открой глаза, свинья! Тебя одурачила ненависть, древняя как мир! — В два длинных шага скрелинг приблизился к хнычущему арбалетчику, все еще живому, несмотря на изуродованное лицо. Гримнир цыкнул языком.

Без предисловий он поставил подбитый гвоздями сапог на грудь мужчины. Сицилиец вцепился в ногу Гримнира, когда тот наклонился и вырвал свой топор. Кровь брызнула фонтаном, пена заглушила его мучительный крик. Тем же движением Гримнир нанес ему еще один удар — на этот раз, расколов арбалетчику череп надвое. В груди сицилийца раздался хрип, и он обмяк.

— Его зовут Нидхёгг, — сказал Гримнир, искоса поглядывая на жреца. — Злостный Враг! Он пьет кровь и выдыхает испарения Нифльхейма, черную смерть, которая уже распространяется среди вас, мочеглазых нищих Мидгарда! Гримнир вложил свой окровавленный топор в ножны и поднял упавший арбалет. Ему не нужен был механизм «козья ножка» на поясе убитого арбалетчика. Он вставил сапог в стремя, затем, стиснув зубы, оттянул тетиву арбалета, его руки были защищены толстыми гребнями мозолей. — Восток охвачен чумой, — продолжал он, доставая пару болтов из сумки на поясе мертвеца и вставляя один из них в паз. — Мессина потеряна. Неаполь, Таррацина, остальные города на вашем пути? Они следующие. Призови своего ангела, священник. Мы можем покончить с ним прямо сейчас…

— Лжец! — ответил священник, делая шаг вперед. — Благословенный был послан Господом Богом Всемогущим! Послан судить нас! Послан принести нам благую весть: Господь грядет! Зло пройдет, и воцарится Царство Небесное! Что же касается тебя и тебе подобных, исчадие Ада, то Бог накажет вас! Бог низвергнет всех вас в Бездну! Бог…

Гримнир выстрелил в него. Тетива глухо бухнула, и болт, пролетев короткое расстояние, попал священнику в живот. Мужчина задохнулся, внезапно потеряв способность дышать. Грязные руки схватились за живот. Стрела пронзила ткань, мышцы, внутренности и кости и вышла из спины. Она с громким треском ударилась о деревянную обшивку фургона бродячих комедиантов. Гримнир плюнул в него.

— Твой бог бесполезен, ты, неуклюжий коленопреклонитель.

Священник пошатнулся, не в силах вымолвить ни слова. Он отвернулся от Гримнира, повернулся к светлой каменной ленте, обозначавшей Аппиеву дорогу. Хрипя и булькая в агонии, он побрел в ночь… следуя за чем-то, что мог видеть только его умирающий взгляд. Гримнир что-то проворчал; он натянул тетиву и вставил последний болт. Он оглядел двух солдат, которые еще оставались в живых, ища признаки того, что к ним вернулось мужество, но оба мужчины отводили глаза. Они пристально смотрели в самое сердце потрескивающего костра. Пот выступил на их воспаленных лбах.

Кивнув, Гримнир подошел к задней части фургона. К тому месту, где его пронзил первый арбалетный болт. Ба! Почему я еще не умер? В зарослях осоки, все еще липкой от черной крови, он нашел свой длинный сакс, Хат, с костяной рукоятью, вырезанной в виде огромного северного дракона. Он схватил его. Железо заскрежетало, когда он вложил меч в ножны.

Гримнир отошел в сторону и, держа арбалет наготове, распахнул сломанную дверцу фургона. Голос, слабый и прерывистый, густой от слизи, поприветствовал его:

— Это… это сделано? Я п-прикончил его?

Скрелинг заглянул внутрь. В слабом свете костра он увидел измученного болезнью сицилийца в грязном гамбезоне, его изможденное лицо покрывали гнойные бубоны и некротические язвы; мужчина лежал среди багажа, неспособный ходить. На коленях у него лежал разряженный арбалет.

— Р-разве я…?

— Чтобы убить меня, нужны не такие, как ты, червяк, поющий гимны, — сказал Гримнир, появляясь в поле зрения. В слезящихся глазах мужчины мелькнул страх. Он поднял руку к рукояти арбалета. Однако его пальцам не хватило сил схватить его, так же, как и рукам не хватило сил перезарядить. Он снова осел. Гримнир кивнул в сторону передней части фургона.

— Где он, этот твой так называемый ангел, а? Где он прячется?

— Он ушел, — ответил парень.

— Ушел? Куда? Вверх по дороге? В болото? Говори громче, навозная крыса!

— Я… я не знаю. П-просто… ушел.

— Фо! Тогда какой от тебя толк? — Мужчина начал что-то говорить, но Гримнир поднял арбалет и всадил стрелу в открытый рот умирающего сицилийца. Он отбросил разряженное оружие в сторону, когда умирающий захрипел и задергал ногами. Гримнир порылся в узлах и тюках с припасами и выудил пузатую бутылку вина с длинным горлышком. Он вытащил пробку и сделал большой глоток. Вытерев рот тыльной стороной ладони, он повернулся и посмотрел на двух солдат у костра. Они дрожали, их лихорадило; охваченные ознобом и кашляя, они прижались друг к другу, молясь и погрузившись в собственные мысли. При приближении Гримнира мужчины вздрогнули. Он подтолкнул одного из них бутылкой.

— Пейте, — сказал Гримнир. — Вам это нужно больше, чем мне. — Он отошел к дальнему краю костра и присел на корточки.

— Ты… ты убьешь н-нас прямо сейчас? — спросил копейщик, делая глоток вина и передавая его своему спутнику.

Гримнир нахмурился. «С чего бы мне это делать? Нар! Я позаботился о тех, кто этого заслуживал, например, о