Глава Верховных вошла в подземелье, даже не удостоив почивших выражением жалости на стареющем лице. Она сухо оглядела почти два десятка изуродованных детских тел, перешагивая через те, что были на ее пути, а затем спокойно сосчитала всех, чьи сердца еще бились в груди.

– Госпожа директор, – захныкал Холден, оттирая засохшую под сломанным носом кровь. – Это Эгельдор! Посмотрите, что он натворил!

– Никого не упустил, – ничуть не удивилась она. – Следуй за мной, Эгельдор.

В голове не возникло и мысли о том, чтобы возразить директору. Холодность наставницы обескураживала, заставляя верить в правильность ее действий. Я послушно вторил ее шагам, с каждым мгновением все больше удаляясь от знакомых коридоров, полных спален и учебных кабинетов, и погружаясь в мрачную часть Ателлы, прежде скрытую от моих глаз. Стены там казались крепче, воздух – тяжелее. Я вдруг ощутил, как от госпожи директора чем-то повеяло, будто бы ее чувства обернулись волнами и стали расходиться в стороны, захлестывая все вокруг. Запахло чем-то кислым и тухлым.

– Несмотря на то что ты не выполнил одно из условий, я позволю тебе остаться в школе, – строго произнесла госпожа директор, остановившись возле двери, находившейся почти в самом конце коридора. – Ты уродлив, и характер у тебя скверный, но дух твой силен, Эгельдор.

Я позволил мгновению радости отразиться во вздохе облегчения – пусть она не питала ко мне теплых чувств, но должна была понять, что я не мог в одиночку сотворить те зверства. Я ничего не помнил с тех пор, как выпил зелье, но кто-то из других учеников наверняка потерял контроль и помог мне убить менее удачливых, если я вообще в этом участвовал. Никто не скажет правду, если Холден их об этом не попросит. А он заставил их поверить в то, что от меня нужно избавиться.

Госпожа директор нахмурилась, будто своей реакцией я обесценил ее великодушие. Несколько секунд она раздумывала, не отменить ли предложение, и, чуть склонив голову, рассматривала меня с головы до пят: нескладный, измученный, покрытый кровью и рвотой. А затем дверь за спиной распахнулась, потоком воздуха втянув меня в непроглядную тьму.

– Твоя магия будет так же сильна. Но за проступком всегда следует наказание, – едва слышно прозвучало вслед.

* * *

Кьяра слушала Холдена, подперев щеку рукой. Ее взгляд, в тот день особенно безразличный ко всему происходящему, скользил от одного члена Гептагона к другому, пока наконец не встретился с моим. Я давно перестал дрожать, оказываясь один на один с госпожой директором, и напротив – испытывал ее, с каждым годом заходя в искусстве провокаций все дальше. А уж когда поблизости находились зрители, ее негодование и вовсе становилось слаще вина.

Молчание, повисшее на вершине башни Ателлы, давило на плечи, но я не спешил начинать отчет даже под гнетом ожидания. Зария прочистила горло, побуждая меня к действию, но лицо устремила к потолку. Ни старый, ни новый мой облик не прельщали ее – говорила, из-за одного моего вида ей хотелось отмыться от грязи порока.

– Не тяни, Эгельдор, – наконец произнесла Кьяра. – Это становится неприличным. Ты нас задерживаешь.

– Правда? – изумился я, по привычке потянувшись к волосам. – А я уж было подумал, что мы в кои-то веки собрались поболтать, обсудить, что у кого на душе. Как ты, Тристрам?

– Не гневи богов, – улыбнулся он. – Поведай, с чем пришел. Что там с королем Солианских островов?

Я выдохнул, поджав губы, словно меня безмерно обидело нежелание чародеев обсуждать их житие. Отсутствие какой бы то ни было реакции означало, что я терял сноровку, ведь прежде я с легкостью выводил глубоко сидящие в них эмоции на поверхность, заставляя взрываться и распыляться о моей бесполезности, а затем вздыхать, сетуя на то, как не повезло им с составом Гептагона.

– Правит, пьет, злится на подданных, не спрашивает чужого мнения, – перечислял я, загибая пальцы. – Проще говоря, обычный король.

Лорелея, оказавшаяся по правую руку от меня, робко заправила прядь за ухо – ее светлые волосы всегда были зачесаны назад, чтобы придать миловидному лицу строгость, достойную дочери директора, – и бросила на остальных короткий взгляд, чтобы убедиться, что не собирается кого-либо перебить.

– Ты же знаешь, что мы ждем информации иного толка, – тихо, но твердо упрекнула она. – Справляешься ли ты с виверной?

– Я специально не стал одеваться, – ответил я, распахивая расстегнутую рубаху, – чтобы вы заметили, что меня никто не поджарил.

– Тогда… что с силами короля?

Эта реплика застала меня врасплох. Не думал, что говорить можно так открыто. В другой жизни эта тема никогда не поднималась на собраниях Верховных; пусть я и не присутствовал на каждом из них, но столь важный разговор не прошел бы мимо моих ушей.

Кьяра, прищурившись, заставила множество мелких морщинок на мгновение оживить каменное лицо.

– Они имеют право знать.

– Почему же не имели его прежде?

– Не утомляй нас ожиданием, Эгельдор, – махнула рукой глава Гептагона.

Я вздохнул, оглядываясь. Никто не казался удивленным. В прошлых жизнях я узнал о могуществе короля Солианских островов лишь в день, когда прогремел первый взрыв и один из городов оказался погребен под пеплом; тогда же, когда, казалось, и все остальные. Страх и решимость драться в их глазах не могли быть поддельными. Почему в этот раз все шло не так?

– Он попросил лекарство, и я дал ему зелье, подавляющее силы, – поделился я толикой правды, чтобы затем непринужденно солгать. – К несчастью, оно никоим образом не повлияло на его поведение.

– Или к счастью, – промурлыкал Тристрам довольно. – Я не слышал ни одной доброй легенды о потомках богов. Было бы удачей никогда на них не натыкаться.

Зария вскочила с места, и лишь тогда я заметил, как она нервничала, вслушиваясь в слова остальных. Чародейка без конца отстукивала по колену рваный ритм, словно находилась глубоко в своих мыслях, но стоило Тристраму потянуться к ней, чтобы успокоить, молниеносно отреагировала шагом в сторону.