– Как же это ничего! Вы станете призраком! То есть тем, кто будет навещать уцелевшие вагоны! А ещё сможете посещать Музей грёз! О вас будет помнить множество людей! Вы открыли новые земли, нарисовали новые карты!

– Вы знаете, кто я такой? – удивился старик.

– Конечно. Мы прошли насквозь всю вашу жизнь. Ну, кроме старости, там пришлось идти наверху вагона. Плюс эти дневники. Извините, но мы любопытные дети, не удержались и даже немного почитали!

– И ещё мне про вас учитель рассказывал, – вставила Надя. – Так что не беспокойтесь. Будет кому вспомнить.

Старик добродушно усмехнулся.

– Я тоже всю жизнь был не в меру любопытен. И вот что из этого получилось! – Он убрал блокноты, встряхнулся, как от оцепенения, и встал с лавки. – Раз уж вы здесь, ничего не поделать. Домчим до Вокзала, которого нет, вместе. Хватайте лопаты и помогайте поддерживать огонь.

У мешков с углём прислонились лопаты. Мы с готовностью взялись за дело. Интересное занятие – кормить топку углём. Внутри пузатого чудовища клокотало и громыхало. Бурлил огонь. Максу досталась маленькая лопата, и он мог носить на ней только пару кусочков в форме букв. Я спросил:

– Почему здесь буквы?

– Это топливо из несформировавшихся мыслей, – охотно ответил старик. – У каждого человека в голове с самого рождения появляется огромное количество мыслей. Каждую секунду. Многие из них даже не успевают сформироваться, а уже забываются и оказываются похоронены под пластом других, более свежих мыслей. И так год за годом образовываются залежи, как уголь в недрах земли. Их можно извлечь и растапливать поезд. Между прочим, энергии в этих мыслях не меньше, чем в угле!

Что ни говори, приключения здорово выматывают. В кабине грохотало и тряслось, в топке сгорали буквы, старик время от времени рассказывал что-то о своей жизни, а мне хотелось свалиться на мягкий диван рядом с папой и смотреть с ним какой-нибудь фильм. Чтобы папа комментировал игру актёров, а я хрустел чипсами или дольками яблок и ни о чём больше не думал. Наверное, в этом желании не было ничего плохого. Иногда нужно отдыхать, даже если постоянно слышишь слово «скукотища».

В какой-то момент старик сообщил, что мы подъезжаем. Надя, я и Макс прилипли носами к окну, разглядывая улицу. Сначала ничего не было видно, потом темнота начала растворяться, будто её стирали ластиком. Мир приобрёл серый оттенок, местами посветлел. Северное сияние исчезло, так же, как и звёзды. Небо слилось с горизонтом. Кругом, куда хватало взгляда, сыпал густой снег. Сначала я не сообразил, а потом понял, что снег этот застыл и не двигается. Двигались мы на паровозе, создавая иллюзию.

Паровоз замедлял ход, потом остановился вовсе. Старик несколько раз потянул за тяговой шнур, и труба издала протяжные гудки, выпустив в небо клубы пара.

– Ну что же, дорогие, мы прибыли на конечную станцию, на Вокзал, которого нет.

Огонь в топке внезапно погас, будто его чем-то накрыли сверху, лишив подпитки. В паровозной кабине сразу стало сумрачно и как будто холодно. Металлическая поверхность топки, рычаги, стёкла изнутри стали покрываться инеем. По полу поползла морозная сетка.

– И что теперь? – спросил Макс.

– Паровоз останется здесь. А я… пойду.

Старик распахнул дверцу. Внутрь ввалилась уличная серость. Снег стоял стеной, и я прошёл через него не без опаски. Снежинки касались лица и тут же таяли.

Платформа оказалась безлюдной. Тихо было, будто в уши затолкали вату. Мы сделали несколько шагов, осматриваясь. Куда ни глянь – всюду застывший снег и серая пустота, от которой хотелось щуриться.

Паровоз и оставшиеся вагоны снаружи тоже покрывались инеем. Будто они стояли здесь много лет.

Старик вышел с нами, втянув голову в плечи. Он мял в руках блокноты в кожаных переплётах. Волновался.

– Всегда думал о том, как же закончится жизненный путь, – признался старик. – Вроде бы всё известно. Приезжаешь на Вокзал, а отсюда тебя забирает молчаливый путеводитель в чёрном капюшоне. Но подробности… что, как, когда… Признаться, я больше всего боялся, что буду тут один и в тишине. А с вами как-то и не страшно.

– Потому что мы болтливые, – сказал Макс. – Нам тоже с вами не очень-то и страшно. Куда идти?

– Если бы я знал. Наверное, по наитию.

Старик огляделся, тоже щурясь, и неторопливо направился непонятно куда, раздвигая плечами застывшие снежинки. Мы пошли за ним. В тишине и замершей пустоте застыли и мысли. Я думал о родителях и о том, знают ли они о нашем исчезновении. Может быть, бабушка сама нас ищет и уже мчится по железнодорожным линиям судеб, сквозь метели и преграды, как настоящий супергерой. Мало ли. А может, она сообщила маме с папой, и те срочно организовали спасательный отряд. Нас ищут всей Изнанкой и не могут найти. Или, наоборот, никто не ищет и даже не догадывается.

Мне не то чтобы стало грустно, но как-то одиноко среди бесконечной серости и снежной пелены. Все молчали тоже, погружённые в свои мысли. Может быть, так и надо было.

– Интересно, как выглядит сам Вокзал? – пробормотал Макс.

– Никто не знает. Иногда это огромное здание с колоннами, мансардами и витражными окнами. Иногда сарайчик из досок или кирпичный дом. Зависит от прибывающих, – ответил старик. – Мне бы хотелось обойтись без толкучки на перроне, без проверки багажа или долгого плутания по платформам. Например, вот так…

Он указал куда-то вперёд и ускорил шаг.

Из-за снежинок показалась вдруг обычная автобусная остановка. Скамейка, стеклянные стенки, пластиковый козырёк. Старик счистил ладонью снег и сел, удовлетворённо вздохнув.

– Вот это в самый раз, чтобы дождаться молчаливого проводника в капюшоне.

Перед остановкой сквозь припорошённый снегом асфальт проступали две чёрные полосы рельс.

– А нам тогда куда? – спросила Надя. – Тоже здесь ждать? Кому предъявлять билеты?

– Думаю, каждый здесь найдёт свой путь, – ответил старик. – Нужно просто идти в правильном направлении. Всегда.

– Получается, нам нужно идти дальше, – сказал я. – Пока не найдём нужную остановку.

– Прощайте, – сказали мы чуть ли не хором.

Старик кивнул, потом раскрыл один из блокнотов и углубился в чтение.

– Удивительная у меня была жизнь, – пробормотал он. – И вам такой же!

Мы оставили старика на остановке и пошли сквозь снег, как он и говорил – по наитию. Тут же стало очень тихо.

Очень, очень тихо.

И заснеженно.

Снег не скрипел под ногами. Мы молчали.