еще не сознавая, что делает, сказал:
– Послушай, а поехали со мной.
– Куда это с тобой? – подняв на него мохнатую мордашку старичка, спросил домовой.
– Да у меня отец подворье в Москве строит, там и терем большой будет, и дом для прислуги и работников, да и мне с возрастом дом возведут. И хорошо ведь как, дом построили, а тут раз – а у меня уже свой домовой есть.
– Ты правда меня с собой зовешь?
– Правда, правда, – улыбнулся Дмитрий.
– Я согласен, поехали, – проговорил домовой и в один момент оказался верхом на лошади, рядом с вещевым мешком позади седла.
«Ну вот и попутчик у меня есть», – думал Дмитрий, выезжая со двора такого не гостеприимного дома. Ехали не спеша, ночью не разгонишься, споткнется конь, слетишь с него, можно запросто и шею сломать. Когда взошло солнце, Дмитрий ужасно захотел спать, прямо глаза закрывались и ничего с этим поделать он не мог. Увидев чуть в стороне от дороги пригорок, заросший кустарником и небольшими деревцами, решил остановиться. Выпить чая, немного перекусить, может, и вздремнуть, как пойдет. Быстро собрал валяющиеся ветки и, кинув искру, разжег костер.
В закипевшую воду в котелке кинул жменю иван-чая и отставил его настаиваться, достал пироги, которые приобрел еще в Никишкино. Махнул своему спутнику присоединиться к трапезе и предался наслаждению. Когда уже пил вторую кружку чая, спросил:
– А как это ты в этом доме оказался?
– Я давно в нем живу, еще при первых хозяевах. Эти-то пришлые, дом купили, когда старые хозяева в Торжок перебрались. Да все нормально было, люди оказались они неплохие, всегда меня молочком и хлебушком угощали. Вот только когда прорыв той весной случился, то новый хозяин пострадал. Подрали его сильно, однако сразу целителя не пригласили, а потом и поздно уже было. Мучиться начал сильно, боли были страшные, видать, так и преставился. Похоронили его, погоревали, а на девятый день он вдруг в дверь и постучался. Старуха-мать его строго-настрого приказала детям ни к окнам, ни к двери не подходить, а жене его велела ни в коем случае не пускать его в дом. Нежить сама войти не сможет, даже если и дверь открыта будет. Только когда пригласят его или на просьбу его дверь откроют. Надо было или сразу мальчишку на следующий день в соседнее село за священником послать, или самим второй раз убить и упокоить нежить. Да только или не знали, как действовать, или боялись сильно, но ничего этого не сделали, хотя я и шептал старухе по ночам. Вот и дали ему время окрепнуть, да, видать, еще путника нежить подловила и, выпив его, сильной стала. Через неделю уже вечером пришел он, когда и солнце еще не село, а девчонка увидела и позвала его домой. Ребенок, что с нее возьмешь, думала и вправду папка вернулся. Вот так и появилась в селе семья вурдалаков. Бывший хозяин прятался ото всех, жители села знали ведь, что его похоронили. А про этих никто и не догадывался, днем вроде бы нормальные люди, только вот в одночасье могли и напасть. В селе пару раз дети пропадали, кто за грибами да ягодами в лес ходил. Грешили на зверей, не зная истины. Зимой странника они поселили, тот на постой попросился, да так и не добрался до нужного ему места. Сколько бы еще все это продолжалось, не знаю, да только тут ты случился. Вот и все, – тяжело вздохнув, закончил свой рассказ домовой.
– А что, страннику ты помочь не мог, разбудив, может он и убежать бы смог?
– Да пьяный он был, сам вечерял, эти-то отказались, так он и выпил хлебного вина, которое с собой у него было, да спать завалился. Как я его ни будил, бесполезно. – И домовой удрученно махнул рукой.
– Понятно, – проговорил Дмитрий, – послушай, а как тебя звать-то хоть.
– Так Кузьма я, разве не говорил? – удивился тот.
– Нет, не говорил, а меня Дмитрий зовут, вот и познакомились.
После выпитого чая спать расхотелось, и они решили ехать дальше. Конь тоже немного отдохнул, походил расседланный и пощипал траву. Дмитрий проверил пистоли, до Москвы еще два дня пути, так что всякое в дороге случиться может, лучше быть к этому готовым. А вот то, что полдня пришлось убить на незапланированный отдых, наверное, отсрочит прибытие в Москву. Ну да Дмитрий особо по этому поводу не переживал. Наконец за все время пребывания в этом мире он предоставлен самому себе.
К вечеру снова нашел подходящий пригорок с негустой растительностью и решил остановиться и устроить тут ночлег. Продуктов, правда, было совсем мало.
«Ничего, – думал Дмитрий, – перекусить нам хватит, а завтра чего-нибудь прикупим в первой деревушке». Стреножив коня, они развели костер, вскипятили чай и поделили последний пирог. Поужинав, Дмитрий достал из мешка теплый плащ, подшитый мехом, а домовому кинул старый стрелецкий кафтан.
– Ты ложись и не волнуйся, я, можно сказать, и не сплю вовсе, так что в случае чего упредить смогу. А непрошеных гостей али зверье я и за версту учую, – сказал Кузьма.
Дмитрий почему-то ему поверил и провалился в сон, лишь успев коснуться головой седла. Спал без сновидений, а проснулся от того, что замерз. На востоке край неба начал алеть, предвещая восход солнца. Он по старой привычке сделал несколько энергичных движений из армейского комплекса, чтобы прогнать сон и согреться. Пока он махал руками и ногами, делал наклоны и имитировал бой с тенью, домовой с удивлением на него смотрел.
– Ну что, Кузьма, едем дальше? Позавтракать нам нечем, так что в первой деревушке что-то купим и поедим, ты как, не против?
– Да мне то чего, мы же домовые, не люди, мы и питаемся не так, как вы.
Уже когда ехали, Дмитрий спросил:
– А чем же вы в основном питаетесь?
– Да в принципе тем же, что и вы, правда, едим очень мало, а в голодное время можем и мышковать да сверчками и тараканами не брезгуем.
Почти за год, проведенный в этом мире, Дмитрий обтерся, привык и чувствовал себя уже свободно. Вернулась и память тезки, прежнего владельца. Но вот в прошлой жизни он ничего не знал ни о домовых, ни о другой нечисти и нежити. Конечно, в академии им давали специальный курс, и Дмитрий был поражен количеством даже местной нечисти. Говорили, что в результате прорывов появилось лишь несколько постоянно присутствующих экземпляров. Но уточняли, что после каждого прорыва появляются новые, незнакомые, и к ним надо присматриваться. Единственно, что отмечали