В словах командующего Луций не сомневался. Теории о скоропостижной кончине консула Трия Карвилия сопровождали имя Гая Корвина до сих пор, хотя дело было пятнадцать лет назад. Убийство консула каралось все тем же ритуалом изгнания. Но кто стал бы изгонять молодого героя, которому солдаты после той битвы пожаловали венец из трав – высшую почесть для полководца?

За свою смехотворную отвагу Луций разжился разве что иверийскими бусами от Рады.

– Крайне поучительная история. Параллели налицо. Что ты предлагаешь, Гай?

Командующий одним мягким шагом оказался возле Луция.

– Ты отличный маг. – Он упер руки в стол по обе стороны от Луция, отрезая пути к отступлению. От него пахло войной – дубленой кожей и каленым железом. Запах окружал, дурманил. – Будь я проклят, если не заберу тебя на Рубеж. Глупый ты только потому, что молодой, а умным останешься и через десять лет. Я выяснил, что ты искусный создатель печатей. Пускать такое золото в расход – немыслимое кощунство. Я предлагаю тебе место моего легата.

Луций отстранился, насколько это было возможно. Прогнулся до боли в пояснице. Слишком пьянящим для него вдруг сделался дух войны.

– Какое доверие. Особенно человеку с моей репутацией.

– Никакого. Тит будет следить за тобой так же, как следил за Биолой. С этим я ничего не могу сделать. – Корвин провел пальцами по складкам на черной тоге Луция. Смял ткань, точно оценивал ее качество, а потом улыбнулся. – Тебе не к лицу траур. Хочу увидеть тебя в багряном сагуме.

– Я потерял друга. Мне даже не дали проститься с ним. Оставь мне хотя бы траур. – Луций толкнул Корвина в грудь, и тот на удивление легко отступил.

Скрипнула дверь. Раб вернулся с кувшином и всего одной чашей.

– Я берегу своих людей. Я даже не заставлю тебя сдавать сообщников, – Гай занялся вином, а раб удалился в угол комнаты, бесцветно взглянув на Луция, – я видел следы бойни в лесу. Ты был единственным магом, среди твоего отряда не было талорцев, а это все, что меня волнует. Я ценю верность, Луций. Если ты беспокоишься за своих людей, я не причиню им вреда. Мне нет дела до плебса.

– Ты же понимаешь, что у меня нет ни одной причины верить тебе?

Командующий взял Луция за запястье и вложил в его руку чашу.

– Пей, – велел он. Вино, пряное и острое, обожгло горло. – Ты же понимаешь, что у тебя нет выбора? Либо ты лишишься магии и бесславно сдохнешь, либо отдашь записи и примешь мое покровительство.

– Мне не место на войне.

– О нет, именно там твое место, – Корвин по-хозяйски взял его за подбородок, – даже без когтя, даже без подготовки ты стоишь десятка моих боевых магов. А еще мне ужасно не нравится расстраивать твоего брата. Каждая ссора Публия с Тиберием обходится мне в месяц его дурной меланхолии. Это, в сущности, главная причина, почему я с тобой так вожусь. Твоя жизнь со всех точек зрения для меня имеет цену. Думай, – он взмахнул рукой, – если все же решишь принять позорную мучительную смерть, просто признай вину. Эта комедия с судом, которую разыгрывает Тит, меня утомляет.

После этих слов Гай оставил Луция одного.

Луций с отвращением заглянул в чашу в своей руке и хотел было выплеснуть остатки вина в широкую котийскую вазу возле стола, но передумал.

– Будешь?

– Я не посмею, господин, – отозвался раб.

Луций покосился на дверь, которую Гай оставил приоткрытой. Проклятые алые полы накидки Марка маячили за порогом. Луций пинком захлопнул ее. Его взгляд остановился на отражении в зеркале. Он остановился перед резной золоченой рамой и растер зудящие рубцы тавро на груди.

Луций никогда не любил надевать тогу. Этим утром раб потратил почти час, неумело заворачивая его в двенадцатифутовое полотно. Сложная драпировка держалась на честном слове и вынуждала Луция следить за каждым своим движением. Прямо держать спину, шагать коротко и степенно. Одежда военных была не в пример удобнее, а власти давала ничуть не меньше.

Легат командующего. Недурной карьерный скачок. Луций прикрыл глаза и позволил кавалькаде багряных образов пронестись перед глазами. Красиво.

Он в несколько движений выпутался из хитрой перевязи тоги и завернулся в угольное полотно, как в простыню. Край его волочился за ним по полу, собирая пыль и цепляясь за плохо отшлифованные резные ножки мебели. Луций залпом опустошил чашу неприятного, колючего вина. Слишком много перца и гвоздики. Но не пропадать же добру.

Не расстилая покрывала, он клубком свернулся на кровати. Из подола тоги он сбил что-то вроде подушки, а остальным полотном укрылся, превратив одеяние в кокон. Позволил хмелю ударить в голову и разморить усталое тело.

– Разбудишь, когда явится следующий, – велел он рабу.

* * *

Когда раб разбудил его настойчивым тычком под ребра, день уже клонился к вечеру. Луций неохотно открыл глаза, смакуя ускользающие остатки сна. Юный закат наполнил покои сочной амарантовой дымкой, которая смягчала жестокие оскалы вездесущих медных чудовищ и делала их скорее похожими на усталых щенят, чем на злобных порождений Хаоса.

На столе стыл обед – речная форель с икрой и каперсами, улитки в молоке и припущенные с мятой и медом персики. Опершись на столешницу, Луций сонно принялся за рыбу. Нужно было успеть поесть, пока не проснулся страх смерти, молнией пронизывающий плоть и кости.

Быстро насытившись, Луций с ногами забрался в кресло, гадая, кто еще явится к нему на поклон, чтобы вытрясти мильвийское сокровище. Консул оказался на удивление щепетильным человеком – до сих пор Луция никто не пытал. Отповедь Гая Корвина о недопустимости пыток Луция мало впечатлила. Похищения и убийства людей, сфабрикованное обвинение с лжесвидетелями – все это было в порядке вещей. Но причинять вред патрицию до изгнания? Ну что вы, как можно! Вопиющее нарушение приличий. Либо у Луция все же был какой-то покровитель, который уберег его от Печати Боли и сломанных костей.

Авла Овикулу он встретил улыбкой.

– Ты знал, – не здороваясь, произнес он и уступил гостю единственное кресло, – ты