и оттого казалось ненастоящим, почти бутафорским. А может, так проще было думать – снова представить, что все это игра или спектакль.
Что не в Киарана может вселиться демон.
Под размеренный голос мистера Райса в памяти то и дело всплывало лицо мальчика из видения – Киаран прекрасно понимал, на чьем месте оказался. Только вот ни мальчик, ни его отец, ни еще двенадцать человек в итоге так и не спаслись.
Да, мистер Райс сказал, что их способы современные, отличаются от ритуалов древних людей, – и это звучало обнадеживающе.
Но… двенадцать человек, которым пришлось умереть.
И что-то в этом никак не давало Киарану покоя.
– Ты уверен, что успеешь в нужный момент? Ничего не понимаю в гоэтике, Райс, но выглядит как тыканье пальцем в небо…
Мальчик и отец. Агенты говорили про сильную эмоциональную связь, про то, что они оба, скорее всего, колдуны – эти гены часто передаются по наследству.
Знаки на их телах.
– Это оно и есть. Дай мне воды, пожалуйста.
То, как они медленно двигаются навстречу.
Нож в руках у отца.
– Киаран.
– Начинайте, – пробормотал он, возвращая взгляд к листу.
На самом деле тот ему больше не требовался: за столько кругов ритуала слова приклеились к языку и соскальзывали гладко. Киарану не приходилось даже вдумываться: он повторял, повторял и повторял, раз за разом, – и теперь даже страх ошибиться не мог отвлечь его от холода.
Когда голос мистер Райса снова поднялся над поляной, а слова призыва со знакомым ритмом начали дробиться в воздухе, мысли Киарана опять задрейфовали к образам, которые теперь не хотели покидать голову.
Мальчик и отец.
Знаки на их телах.
Их шаги друг к другу.
Нож в руках у отца.
– Райта омвэ лусса ремин тадж вэйр…
Затем… Что было затем?
– …Курам шэда вэллур акса…
Затем что-то пошло не так.
То, что должны были сделать отец и сын, они не довели до конца: отец ведь двигался к нему с ножом, верно? Стоя там, в пространстве в голове Купера, Киаран ждал, когда мужчина убьет мальчика, как закономерный конец ритуала, – но этого не произошло. Самайн ли оказался сильнее, или, быть может, отец не смог убить собственного сына и дрогнул в последний момент, но…
– Дельма халь верта, халь верта, халь верта…
– Халь Верта, – машинально подхватил Киаран.
Но этого не произошло. Мальчик остался жив, Самайн захватил его тело – и только после этого двенадцать человек пожертвовали собой.
– Сейрам туал’вен, ойда рах, – Киаран разборчиво и внятно произносил отпечатанные в мозгу слова, но мысли его были далеко от начерченных на земле кругов и тяжелого взгляда мистера Райса.
Значит, что-то должно было произойти.
Но вместо этого они привязали Самайна к костям и похоронили его, возведя вокруг лабиринт, – зная, что если он очнется, то что-то должно сдерживать его.
– Лейнирам фоск турэла дан.
– Кармош венрет.
– Кармош венрет…
Они были готовы пожертвовать ребенком друида, будущим колдуном, какие редки. Возможно, единственным в племени. Зачем, если с самого начала знали, что подойдут двенадцать обычных жертв?
Ритуал, кажется, снова пошел по кругу, уже шестой или седьмой раз подряд, но Киаран не обращал на это никакого внимания. Ответ был прямо перед ним – и он почти ухватил его.
Пикты могли пожертвовать своим колдуном для того, чтобы сделать нечто более сильное, чем запечатать своего бога. Более радикальное.
Но как? Как, если…
– Лар тошайна – гилвэн! Таринаш гобай!
Отец, идущий на своего сына с ножом. Мальчик, ждущий своей смерти. Убить сына? Но какой в этом смысл? Самайн – дух, его не убьешь железом, это всего лишь тело. Даже если ты вселишь дух в тело, как сделали пикты, как собирался сделать мистер Райс, и не дашь ему выбраться, это его не убьет. Что вообще может убить бога? Нет ничего, что заставило бы его умереть, или подчиниться, или…
– Таринаш гобай!
Дрожь прошла у Киарана по затылку. Настала его очередь произносить свою часть заклинания, но вместо выученных слов он произнес:
– Он не может нарушать собственные правила.
Он сам – единственное, что может заставить себя подчиниться.
– Что?
Взгляд мистера Райса прирос к Киарану, непонятно – недовольный тем, что он сбился с заклинания, или нет. Плевать.
– Он не может нарушить собственный гейс!
Он умрет, если нарушит обещание.
Но как ты заставишь бога сказать то, чего он не собирается произносить? Ты должен говорить его устами. Твои губы должны двигаться, заставляя его произносить это вместе с тобой.
– О чем ты говоришь?
Ты должен дать и нарушить обещание быстро – иначе он сообразит и вырвется. Но если ты запечатаешь его в теле, достаточно крепком, чтобы продержаться необходимое время, он попадет в ловушку. Например, в теле колдуна. Или…
– Киаран, – с напором позвал мистер Райс, вставая с колен.
Заставь его дать гейс – и нарушь его. Сделай это по собственной воле, ведь жертва обязательно должна быть добровольной.
– К черту ваш куб, – дрожащим голосом произнес Киаран, когда рука мистера Райса взялась за его плечо. Они встретились взглядами. – Вы должны запечатать его прямо во мне. Я знаю, как его уничтожить.
* * *
Это место не могло существовать в реальности.
У него не было границ – туман простирался до горизонта, пряча за собой тьму, куда темнее ночной, – и одновременно они были. Иногда Джемма упиралась в стены – каменные своды уходили вправо и влево, тянулись ввысь по обе стороны бесконечной стеной. Стоило пойти вдоль нее – и ты шагал бесконечно. Стоило отойти – и стена терялась за пеленой, чтобы затем вынырнуть совсем в другом месте.
– Брайан… – Джемма сглотнула, в очередной раз нащупав ладонью каменную поверхность. – Как ты оказался здесь? Ты помнишь, как шел сюда?
Боль – невыносимая, ломающая кости, перемалывающая внутренности – прокатилась по грудной клетке. Воспоминания о ее собственном спуске сюда, то и дело всплывающие на поверхность из вод забвения, снова и снова возвращали лицо Винсента. У Джеммы больше не было тела – но она почувствовала, как судорожная тряска прошлась от коленей до шеи.
Она не могла думать о Винсенте – и не могла о нем не думать.
– Брайан? – срывающимся голосом позвала она, лишь бы не утонуть снова, и повернулась.
Они шли сквозь туман в поисках выхода, держась за руки, – Джемма отказалась отпускать Суини, боясь, что мгла разделит их. Ее пальцы на его запястье ощущали сопротивление – но ничего материального, будто сжимали воздух. Даже если казалось, что физически они существовали – их лица, волосы,