Мать… Как она могла? Как могла так подло поступить, устроить это представление, чтобы избавиться от Августы Сеннет?

Я никогда не думал, что моя собственная мать способна на подобное — на мелкую ложь, на театральную игру, на мелкое коварство. Она сымитировала слабость, чтобы я казнил невиновного человека!

Казнить невинного! Сейчас! Когда ситуация вокруг короны такая напряженная.

Все прекрасно видят, что я продолжу политику отца и не стану выстилаться перед знатными родами, осыпая их незаслуженными милостями.

Я вспомнил взгляд.

Серые, красивые женские глаза, распахнутые от ужаса.

Они до сих пор передо мной, словно призрак.

— Вон! — скрипнул зубами я, пытаясь прогнать наваждение. — Я не должен поддаваться слабости. Пусть радуется тому, что я сохранил ей жизнь.

Но даже эти слова, сказанные сквозь зубы, никак не умаляли чувства, что я чуть не совершил непоправимую ошибку. В самом начале своего правления.

И сейчас… сейчас я чувствую себя глупо и опустошенно. Я так устал разгребать завалы имперских дел, а тут еще удар в спину от матушки.

Я не узнавал ее. Из властной, рассудительной и мудрой женщины она превратилась в капризного ребенка, который не задумывается о последствиях своих поступков!

Да. Я был жесток, возможно, даже чересчур. Но я не позволю считать, что я слабый, поддающийся манипуляциям. Не позволю считать, что я просто драгоценный мальчик-тень, мальчик-символ, мальчик-знамя, спрятанный за пышными юбками своей властной матери.

Я поморщился. Но снова передо мной встали серые глаза целительницы, в которых плескался страх. Они словно заглядывали мне в душу.

Да. Мне было больно принимать это решение о казни.

Страшно обрекать на смерть молодую, красивую девушку.

И это решение далось мне нелегко.

И, если быть до конца откровенным, я был даже рад тому, что не пришлось ее казнить.

Внутри меня что-то рвалось, будто осколки разбитого стекла разрывают душу — острое, холодное чувство вины.

Я не могу избавиться от этого ощущения, что чуть не поступил неправильно. Я — император, сильный, непоколебимый. Я должен удержать в руках власть. Не дать растащить империю, не дать вспышкам мятежей, подстрекаемых недовольной знатью, распространиться пожаром гражданской войны.

— Так даже лучше, — произнес я, успокоившись и стараясь все обдумать досконально. — Если все будут уверены, что моя матушка впала в мою немилость, то ее не тронут. Сейчас, пока все не уляжется, важно показывать, что матушка для меня не так много значит.

Мне было горько осознавать, что я — дракон, но даже в моем положении есть место слабости и сомнениям. А сомнения и слабость сейчас — это смерть империи. Смерть династии.

Глядя в пустоту, я понимал — эта легкая тень вины не отпустит меня. Она будет кружиться в голове, как назойливая муха, напоминая о том, что я — не безупречен, что даже я могу быть обманут и предан. Даже я могу принять неверное решение, которое может стоить кому-то жизни.

На меня снова посмотрели призрачные серые женские глаза, умоляющие и напуганные.

И тут я услышал стук в дверь.

Глава 13

— Простите, можно войти? — спросила я, с замиранием сердца ожидая ответа.

— Да, — донесся до меня приглушенный дверью голос.

Я взяла себя в руки, заставляя себя толкнуть дверь и сделать шаг в комнату, в которой натерпелась столько страха, к тому, чье слово чуть не стоило мне жизни.

— Вы сказали, что я могу приходить в любое время, — прошептала я, видя, что император восседает за столом.

Роскошное кресло из кроваво-алого бархата подчеркивало белизну костюма. Темные шторы на огромных окнах были приспущены, отчего в комнате царил полумрак. «Как же он хорош!» — подумала я с горькой усмешкой.

— Я понимаю, — произнесла я, опустив голову.

«Реверанс! Дура!» — ущипнула я себя, растягивая юбку и неуклюже приседая.

— Что вы сейчас обижены на… вашу матушку…

Я чувствовала, что в моих силах что-то изменить. В моих силах объяснить ему, что происходит. А с другой стороны, страдания и переживания никогда еще не помогали пациентам. А лишь, наоборот, ухудшали их состояние. От нервов и сахар подняться может. А это нам ни к чему.

— Но поймите ее правильно. Она всю жизнь жила со своими привычками, — выдохнула я, заглядывая в красивые синие глаза, похожие на темное вечернее небо. — И теперь полностью менять свою жизнь и образ жизни ей тяжело.

— Ты пришла, чтобы сказать мне это? — холодным голосом спросил император, а я увидела на его столе кучу бумаг.

— Да, — кивнула я. — Не надо на нее злиться. Она очень хочет, чтобы вы не злились на нее. Ей вас очень не хватает. А сейчас она разнервничалась, и я боюсь, что от этого ДЕЙСТВИТЕЛЬНО станет хуже.

Император держал в руке бумагу. По правую руку стояло золотое перо на подставке, а рядом королевская печать размером с кулак. На бордовом сукне стола не было ни капли чернил, ни соринки.

— Вам стоит попытаться поговорить с вашей матушкой, — закончила я.

— Я сам решу, с кем мне говорить, а с кем нет, — заметил император голосом, словно меня это не касается.

У меня невольно под юбкой затряслась правая коленка. Это все нервы. Проклятые нервы.

— Ты что? Дрожишь? — спросил он, а я опустила глаза, видя, как трясется юбка.

— Эм… — прошептала я, пытаясь приказать коленке немедленно угомониться. — Я это немного не контролирую, простите…

Внезапно взгляд Аладара изменился. Из холодного он снова превратился в уставший.

— Присядь, — приказал император, указывая глазами на кресло. Казалось, его раздражало мое присутствие.

Ага, присядь! Тут дойти бы до него. Я смотрела на его губы, которые уже произнесли простое слово: «Казнить».

Я присела на самый край кресла, борясь с желанием закончить разговор. Но я должна выполнить свой долг. На спинке роскошного кресла была резьба в виде двух драконов, которые сплелись вместе, поддерживая корону. Я вообще любила такие штучки.

«Ну?!» — тянула я из себя слова, не решаясь озвучить просьбу.

«Что «ну»?! Баранки гну-у-у! Дай одну-у-у! Страшновастенько мне как-то. Ощущается внутри какая-то «непосебятинка».

«Соберись!» — рыкнула я на себя.

Не помогло. Пауза затягивалась.

«Вспомни, что ты просишь не за себя! А за пациентку! И всё пройдет! Сразу добавится наглость, напор и задор!» — мысленно напомнила я себе.

— Я хотела бы вас попросить, — произнесла я осторожно.

«Может, удастся сыграть на чувстве вины за недоразумение?» — пронеслась в голове мысль. Но я посмотрела в глаза императору, понимая, либо сквозь его броню не могу рассмотреть легкие угрызения совести. Либо