Поэтому Корсакову ничего не оставалось, кроме как вернуться в гостиницу и ждать вестей от друзей. Если синьора Клаудио и удивило появление на рассвете гостя, пахнущего дымом и серой, то владелец альберго не подал вида. Владимир попросил наполнить ванну, принести в номер еды, кофе и вина (он счел, что вполне может себе позволить пару бокалов после такой-то ночки) и не беспокоить его. Что Клаудио и проделал со всей приличествующей скоростью и тактом.

Похищенный журнал жег руки. Не в буквальном смысле, конечно (хотя другие книги из библиотеки могли порадовать и такими эффектами). Скорее он требовал быстрее приниматься за расшифровку. Но Владимир трезво рассудил, что если он не позволит себе передохнуть хотя бы час, то просто свалится с ног и потеряет куда больше времени. А потому он с наслаждением отмок в горячей воде и смыл с себя следы ночных приключений. Затем переоделся в чистую одежду, выпил чашку кофе (который тоже оказался лучше того, чем его угостили во «Флориане»), перезарядил револьвер и только после этого устроился в кресле перед окном, прихватив журнал Бонавиты-старшего. День обещал быть солнечным, а потому света вполне хватало.

Каждый раз, приступая к чтению чужих дневников и писем, Корсаков перебарывал чувство стыда. Конечно же, оно было неуместно – в частную жизнь других людей Владимир влезал не с целью шантажа или из болезненного любопытства, а по необходимости. Однако ничего с собой поделать он не мог. Мучительно хотелось задать вопрос отцу: пройдет ли это? Загрубеют ли его чувства достаточно, чтобы погружаться в чужую жизнь с холодной головой? Правда, Корсаков поймал себя на противоречии – почему-то его внутренняя щепетильность подозрительно молчала, когда дело касалось чтения чужих мыслей с помощью дара…

Усилием воли Владимир прекратил сеанс самокопания, укусил ростбиф, пригубил вино и принялся за журнал. Чтение Корсаков начал не с интересующего его раздела, а с самого начала. Как говаривал отец: «Всегда важно знать контекст». И контекст Владимира не разочаровал.

Журнал охватывал события последних трех лет и рисовал портрет Бонавиты-старшего, далекий от идеала. Гаэтано был не просто библиотекарем и хранителем знаний. Судя по заметкам, ему подчинялась целая шпионская сеть в Южной и Центральной Европе. Бонавита собирал сплетни и слухи, персоналии, грязные истории и даже заведомые фальшивки. С одной-единственной целью – оценивать людей, их знания и способности, их чаяния и амбиции. И если Гаэтано полагал, что комбинация этих факторов делала человека опасным…

Корсаков не верил своим глазам. Он был наслышан о холодности и скрытности Бонавиты-старшего, как от Галеаццо, так и от других знавших его людей. Сам род служения, которому отдавали себя семейства вроде Бонавиты или Корсаковых, подразумевал определенную суровость и жестокость. Но Владимир и подумать не мог, что Гаэтано может выступать одновременно судьей, присяжным и палачом. Журнал представлял из себя странную смесь из философских размышлений, оккультных исследований и обширного списка жертв, со всеми их прегрешениями, которые его автор принимал во внимание, когда решал, жить определенному человеку или умереть. Причем, в отличие от цербера, который, по сути, занимался тем же самым, но на службе Конклава и старейшин, Бонавита не отчитывался ни перед кем. Его единственной целью было сохранение в секрете тех знаний, что Damnatio memoriae считали запретными. И не было таких способов, что Гаэтано постеснялся бы использовать для того, чтобы этой цели достичь.

Второй удивительной для Владимира деталью журнала оказалось то, что Бонавита, как и его отец, видел изменения, происходящие в оккультных кругах, и пришел к тому же самому выводу – они являются не статистической погрешностью, но хорошо спланированной кампанией, развязанной против их мира. Но, в отличие от Николая Корсакова, Гаэтано, кажется, представлял, с кем им предстояло столкнуться.

Gli Dei morti.

Мертвые боги.

Гаэтано писал, что первый звоночек для него прозвенел, когда он столкнулся с культом скарификаторов, свивших гнездо в Риме. Его члены, состоявшие как из отбросов общества, так и из представителей высшего света и даже церкви, поклонялись богине Шал-Ак'рие, вырезая на теле шрамы в форме ее символа – двух переплетенных капель крови. С похожими фанатиками рано или поздно сталкивался каждый, кто занимался расследованием оккультных преступлений. Но лишь Бонавита мог оценить всю важность и весь ужас своей находки.

Шал-Ак'рие входила в пантеон Мертвых богов – тех, что когда-то породили орден Damnatio memoriae, ведь уничтожение самих упоминаний об этих существах стало основной целью хранителей. Одного упоминания их имен иногда было достаточно, чтобы произнесшего коснулась их сила.

Истинная природа Мертвых богов была неизвестна – возможно, первые хранители и знали о ней, но с веками эти сведения исчезли. Возможно, не случайно. Нынешнее поколение Damnatio memoriae полагало, что когда-то Мертвые боги правили бесконечным числом миров, если это слово вообще могло относиться к столь непостижимым существам. Затем, миллионы лет назад, по какой-то неизвестной причине эти левиафаны погрузились в глубокий сон, оставив после себя лишь следы былого могущества. Бонавита даже предполагал, что именно Мертвые боги являются источником всех непознанных и сверхъестественных сил, с которыми сталкивалось человечество. Каждая тварь и каждый дух, принадлежащие нашему миру или же пришедшие извне, несли в себе искру своих создателей.

Человечество, по мнению Damnatio memoriae, возникло уже после того, как Мертвые боги погрузились в сон. Сама их природа была непостижима и опасна как для жизни и разума людей, так и для самой реальности вокруг. Малейшие следы, оставленные богами, способны были подчинить слабого волей человека, сломать его, извратить и превратить в беспрекословного слугу этих сил.

Существ было пятеро. Каждый обладал именем, символом, цветом и, согласно легендам, властвовал над определенным аспектом реальности. Шал-Ак'рие, «Алая госпожа» или «Та, что течет по венам», повелевала плотью и кровью. Марук-Зан'улит, «Тот, что спит во тьме», «Владетель кошмаров», покровительствовал снам. Ве-И́р-Киут, «Тот, кто лежит в земле, но не принадлежит ей», «Вечный властелин», покорил смерть и управлял загробным миром. Илархат-Моол, «Тот, что пожирает следы», «Безликий советник», господствовал над памятью и временем. И Ум-Аш-Текет, «Та, что порождает безумие», «Мать всех форм, отец всех криков», двуединая богиня, изменяла пространство и реальность одним своим велением.

Их символы находили во всех уголках земного шара, а безумные последователи поклонялись своим Мертвым богам в пещерных храмах и на капищах под открытым небом, получая крупицы