— Я тебя не просил, — немедленно отозвался советник. Ага, этого он явно ждал.

— Долг жизни не зависит от того, просил о нем спасенный или нет, — сказал я.

В глазах советника блеснул гнев, ноздри зло раздулись.

— Моя жизнь принадлежит моему императору и только ему, — процедил он. — Не думай, будто сможешь получить мою верность из-за одной случайности.

— Я правильно понимаю, что благодарности за свое спасение вы не испытываете? — спросил я ровным тоном.

Грех неблагодарности издавна считался одним из самых худших, самых непростительных грехов. Даже шибины, давно покинувшие Империю, а с ней и веру в заповеди Пресветлой Хеймы, об этом помнили. А может, этот момент присутствовал в учении их черного бога — я, к сожалению, до сих пор не знал, что это учение из себя представляет.

Советник скрипнул зубами.

— Я… благодарен… за свое спасение, — выдавил он и тут же резко добавил: — Но это не значит, что я позволю тебе как-то навредить моему императору или нарушить его планы.

— Так я вроде бы и не собирался, — сказал я, мысленно добавив: «Пока что».

— Моим планам ты тоже вредить «вроде бы» не собирался, однако постоянно переходишь мне дорогу, — возразил советник.

Ну… пожалуй, справедливо.

— Тогда давайте так. Исполняя долг благодарности, вы не будете пытаться меня убить или вредить мне как-то иначе, прямо либо косвенно. А если вам покажется, что какие-то мои действия направлены против императора, вы мне это объясните заранее, до того, как начнете действовать. А не как в прошлый раз, когда попытались меня сжечь сразу.

Советник нахмурился, задумавшись.

— А еще вы будете молчать как о моем происхождении, так и о том, что я посланник богини, — добавил я.

— Что, белый паучок, думал, я тебя шантажировать начну? — советник неприятно усмехнулся. Потом его лицо вновь стало серьезным. — Ладно. Мой долг жизни в обмен на то, что ты перечислил. Я принимаю твои условия.

Я склонил голову и повернулся, собираясь вернуться к отряду, когда советник меня окликнул.

— Подожди. Скажи сперва — почему ты меня спас?

Хороший вопрос, только вот ответ на него я заранее отчего-то не придумал. Не говорить же советнику правду о черном разумном океане.

— Пресветлая Хейма милосердна… — начал было я, но советник меня тут же перебил:

— Вот чего не надо, так это благочестивой чепухи. Или ты не хочешь называть настоящую причину?

— Во-первых, я не был уверен, что Семарес совладает с сетью один, — проговорил я раздраженно. Прозвучало правдоподобно, особенно потому, что раздражение было реальным, хотя о способностях Семареса я в тот момент вообще не подумал. — А во-вторых, грози вам просто гибель тела, я бы, может, и не захотел вмешиваться. Однако после ментального удара у меня появилось ощущение, что Великий Древний вполне способен пожрать душу, а это уже совсем другое дело.

Советник нахмурился.

— Что еще за ментальный удар?

— В смысле? — я уставился на него с недоумением. — Когда я бросил в демона ледяное копье, он в ответ создал иллюзию. Ту, где он был бессмертен, вечно голоден и одинок. И души живых, как я успел понять, прельщали его куда больше, чем их тела.

Советник продолжал смотреть на меня, хмурясь.

— Нет, — проговорил он наконец. — Ничего подобного я не видел. Как интересно… — после чего небрежным движением развеял руны и направился назад к отряду, чтобы немедленно возобновить спор с заместителем Семареса.

На противостояние с Великим Древним и на разрушение его гнезда времени ушло совсем немного, темнело сейчас рано, так что вся ночь была еще впереди. Покосившись на вновь повисшую на моей руке девушку, Семарес сказал, что ехать в темноте не стоит. И что в паре миль отсюда к югу находится небольшая, вполне обитаемая, деревня, которую давнее нападение демонов не затронуло.

Имя у девушки я, наконец, спросил. Услышав вопрос, она растерянно заморгала.

— О, Пресветлая Хейма, как я могла позабыть представиться! Мне так неловко. — Она сложила руки у груди и поклонилась: — Младшая сестра Янли. Янли Шубор.

Иерархи не называли своих фамилий, упоминая только имена, как диктовала им давняя традиция. Однако на Благих Сестер эта традиция, похоже, не распространялась.

— Шубор? — повторил я, невольно вспомнив, как мы с Теаганом провели пару дней у шибинов под этим именем. Забавное совпадение. — Я знаю Ольху Шубор. Ваша родственница?

На милом лице Янли на мгновение отразилась неприязнь.

— Да, дальняя, — проговорила она неохотно.

Хм, девушки поссорились? Хотя внутри кланов такое часто бывает. В любом случае, я сделал себе мысленную зарубку больше Ольху не упоминать.

До упомянутой Семаресом деревни мы добрались быстро, и советник с его отрядом, кстати, тоже — ехать отдельно без собственного амулета он не мог. Заместитель магистра не поддался ни на угрозы, ни на уговоры, а конец спору положил сам Семарес, категорически заявивший, что его люди не будут нарушать «Уложения» ради чего-либо удобства. Так что теперь советник, судя по ненавидящим взглядам, кидаемым им в сторону Достойных Братьев, развлекал себя придумыванием пыток, которым их когда-нибудь подвергнет.

Как он с таким характером вообще дошел — и дожил — до своей нынешней должности? Или прежде он умело притворялся, а когда стал правой рукой императора, решил, что больше в том нет нужды?

Староста деревни выглядел ошеломленным нашим появлением, однако сумел быстро распорядиться о размещении обоих отрядов. Янли выделила место жившая неподалеку вдова, и я проводил ее до дома, с невольной улыбкой слушая, как она что-то ласково щебечет пожилой женщине.

Семареса, его заместителя и меня староста поселил в своем собственном доме, и во время ужина похвастался, что его деревня специализируется на изготовлении вещей из меха.

Хм… Янли ведь так и пришлось ехать в одежде, изрядно пострадавшей за то время, что она провела в плену у демонопоклонников. У заместителя Семареса, опять же по очередному Уложению, касающемуся зимнего времени, оказались с собой согревающие амулеты, но разве не лучше было бы совместить их с новым меховым плащом? Деньги у меня с собой имелись.

Было уже близко к полуночи, когда, со свертком в руках, я подошел к дому, где поселили Янли, и остановился у двери, задумавшись. Если девушка уже заснула, то разбудить ее я бы не хотел — после