— И не надо на меня так обиженно смотреть, Таинька. Я же все понимаю, все твои мыслишки.

— Дедушка… — Она словно снова оказалась в детстве, когда с её мнением не считаются. Дед старше — только это и имеет значение. В доме, действительно, ничего не поменялось. Так не было у Таи права голоса, так оно и не появилось. — Простите…

Дед всегда требовал, чтобы она обращалась к нему на вы.

— Все потом, Таинька, — дед снова махнул рукой и прикрыл глаза.

В гостиную вошла Глаша с тяжелым подносом в руках. Она споро расставила на столе между креслами чашки с чаем, тарелки с выпечкой, сыром, нарезанными тонкими ломтиками ветчиной и помидорами. Только когда Глаша ушла к себе, дед сам начал:

— Я вызвал тебя, чтобы сообщить не очень хорошую новость. Глаша не знает еще — ты её не пугай, хорошо? У меня четвертая стадия рака. И не смотри так, это не лечится — я все перепробовал уже. Осталось совсем чуть-чуть.

Он принялся насыпать в свой чай сахар и медленно размешивать его, чтобы ложка не дай бог не стукнула о чашку. Пальцы его при этом чуть подрагивали.

Тая, и так потерявшая аппетит из-за поездки, совсем растерялась, чуть не расплескав чай, который только и взяла со стола.

— Дедушка…

Тот наигранно улыбнулся, стараясь её утешить — он всегда был сильным, он даже на могиле её родителей не проронил ни слезинки, потому что ему надо было держаться из-за Таи:

— Ну что ты. Мне восемьдесят пять, я хорошо пожил — чего обо мне плакать? Я воспитал сына, я воспитал тебя. Жаль, правнуков не увижу…

Тая отставила на стол чашку — ничего не хотелось. Только оказаться в тишине и одиночестве, быть может.

— Дедушка, вы же знаете, что это невозможно. — Удар, привычный и заслуженный, все равно больно ударил в Таино сердце. Может, потому что нанесен родной рукой, той, что в курсе всего случившегося?

— Таинька, всегда надо верить в чудо, — крайне нравоучительно сказал дед. Вот любит он говорить ненужные сентенции. Так и не отучился от покровительственных ноток в голосе. — Чудеса случаются. Может, и в твоей судьбе произойдет чудо.

Да, чудеса случались, как сегодня например — приехала и сразу столкнулась с Зимовским. Чудо, только со знаком минус. Надо было хотя бы газеты почитать перед отъездом, но все, что касалось безопасности магтехграда, было засекречено. Не факт, что она нашла бы что-то про Зимовского. И Даша! Даша впервые в жизни промолчала. Ничего не сказала. Это же надо.

— Ты не бойся, за мной долгов нет. — Дед принялся из хлеба и исходящей слезой ветчины собирать себе бутерброд. — Я даже накопил приличную сумму — бесприданницей ты не будешь. Со службы меня уже попросили, но так даже лучше — последние дни проведу дома, а то все в лаборатории пропадал. Дом продан — земли выкупил Совет магтехграда под строительство новых домов магмодам. Все копейка тебе. Я договорился — мне дадут дожить тут…

Тае хотелось орать: ну какие копейки, когда речь идет о главном — о жизни! Тая старательно твердо, чтобы дед точно услышал её, сказала:

— Я завтра же куплю билеты в Санкт-Петербург — у меня есть хорошие знакомые доктора.

Он с необычным для ракового больного аппетитом вгрызся в бутерброд.

— Не стоит. Пустое. Я уже давно привык к мысли о смерти. Да и… Если мы поедем в Санкт-Петербург, то я не уверен, что из этого выйдет что-то хорошее. Деньги уйдут на лечение, на жилье — я же не могу проживать с тобой в одной твоей комнатушке. А болезнь запущенная — меня не вылечить. Все деньги уйдут на лечение, и что останется тебе? Долги? Не хочу так с тобой поступать.

Тая возразила — пусть дед опустил руки, она их опускать не намерена:

— Дедушка, вас же и вылечить могут.

Он взял паузу, доедая бутерброд. Тая тоже молчала, обдумывая, как все случившееся, объяснить Павлу. Он должен был приехать в Змеегорск через неделю вместе с императрицей — он свитский офицер. Тая обещала показать ему город и познакомить с дедом. Павел же поймет её внезапное возвращение? Тут же речь идет о часах и днях, тут нельзя задерживаться на неделю-две, как она собиралась изначально. Дед вытер салфеткой пальцы и принялся собирать новый бутерброд, в этот раз с сыром и помидорами.

— Если вылечат — еще хуже будет. Пенсия мне положена мизерная, издевательство чистой воды. На что будем жить, если спустим все деньги на лечение безнадежного старика? На твое жалование медсестры? Таинька, не стоит. Так я хоть уйду спокойно, зная, что кой-какие деньги я тебе оставил. Бросать тебя в долгах, эгоистично тратя деньги на ненужное лечение, это не по мне.

Тая сжала руки в кулаки. Почему она так была глуха к деду, её единственному родному человеку на свете? Приезжай она сюда, в Змеегорск, побори она в себе неуверенность и страхи, то все могло быть иначе.

— Таинька, не бери в голову. — Он протянул бутерброд ей и буквально вложил его в её ладонь. — Ешь давай, а то на лице только глаза и живы. Кушай!

Тая скривилась, проваливаясь в неприятные воспоминания, когда дед снова и снова заставлял её есть, повторяя: «Кушай!» Он вытащил её с того света, неужели она не сделает для него того же?

— Дедушка…

— Тема моего лечения закрыта, Таисия, — твердо сказал он. — Хватит об этом.

Тогда-то это бы её заткнуло, но не сейчас:

— Вы неправы. Я в состоянии достойно содержать и себя, и вас. Завтра же я звоню своим знакомым и договариваюсь о вашем лечении. Мне понадобятся ваши выписки, анализы, обследования, схемы лечения — надеюсь, это все у вас на руках.

Он сверкнул глазами, напоминая, что все еще старший в семье:

— Таисия, все! Ты переходишь все границы разумного. Тут пока я еще старший, мне и решать. Ты тут, большего мне и не надо. Я не хочу лечиться. Уколы, операции, болезненные процедуры — я не хочу этого. Хватит. Это больше не обсуждается. Я уйду спокойно, зная, что с тобой все хорошо. Все, что мне нужно, это чтобы ты была рядом.

— Я останусь тут сколько надо, — еле выдавила из себя Тая. — Я уволилась