Но… что он сказал перед тем, как они перенеслись?

— Ты заберешь меня отсюда?! — вырвалось у Киры, и она едва узнала собственный охрипший голос. На глаза навернулись слезы. — Ты сказал, что можешь меня спасти. З-забери… умоляю, забери…

Она отвернулась и судорожным жестом прижала ладонь ко рту, понимая, что вот-вот разрыдается.

Граманциаш приблизился — осторожно, как к раненому зверю, — и коснулся волос Киры, вынуждая встретиться с ним взглядом. Его лицо перестало расплываться и забываться; оно и впрямь оказалось очень красивым, с тонкими, благородными чертами, которые теперь выглядели вполне отчетливо и оказались совершенно человеческими. Лишь глаза сияли изумрудным светом, чьи отблески, выходит, ей не привиделись.

— Скоро все закончится, — проговорил господин Мольнар (почему-то даже мысленно не получалось назвать его по имени) тихим, успокаивающим тоном. — Но не прямо сейчас. Закончится, обещаю. Не сомневайся, сегодня последняя ночь. То, что ты вытерпела, не повторится.

Кира всхлипнула, и это была ошибка: иногда, чтобы рухнула плотина, достаточно одной трещины.

Остатков самообладания хватило лишь на то, чтобы не броситься граманциашу на грудь. Ноги подкосились, и она рухнула на ближайший камень, теплый и шершавый, словно лошадиный бок. Живой черно-золотой коридор ее уже давно не пугал, сам по себе он был наименьшей угрозой в царстве змеев. Тем не менее вся боль двенадцати жестоких ночей вырвалась на свободу, превратившись в один мучительный стон, а потом в голове все окончательно смешалось, и на некоторое время Кира перестала различать мысли и слова. Она что-то говорила… она пыталась ему все рассказать, умолкала от стыда и опять говорила, потому что больше не могла терпеть… Граманциаш стоял рядом, не пытаясь вновь к ней прикоснуться; просто смотрел и слушал, чуть нахмурив безупречные брови. Он был совершенно чужим, но с каждой секундой казался роднее и ближе любого, кого Кира знала. Включая родителей, которые ничем ей не помогли, потому что оказались слишком далеко, когда она повстречалась с бедой.

— Скоро все закончится, — повторил он, когда Кира наконец-то затихла.

«…но не прямо сейчас», — подсказала услужливая память.

Она сжала кулаки до побелевших костяшек и вмятин от воткнувшихся в ладони ногтей. Где-то под сводами из живого камня проснулось эхо: змеи смеялись, все трое. Они знали, что отсюда нет другой дороги, и, чтобы вернуться домой, ей придется снова спуститься в их логово.

Кира встала, шмыгнула носом и отвернулась, чтобы высморкаться. Лицо вытерла рукавом, не жалея дорогую ткань, которая была иллюзией, существующей лишь в Подземье. Как и ее пока что здоровое, нетронутое тело.

— Врешь?

— Нет.

В коротком ответе чувствовалось нечто большее. Кира бросила косой взгляд на граманциаша: не проскользнет ли по красивому лицу тень насмешки? Не проступит ли змейский третий глаз? Нет… Чернокнижник смотрел на нее с жалостью и словно чего-то ждал.

— Почему ты мне помогаешь? Что потребуешь взамен? В чем твоя выгода?

Уголки красивого рта дрогнули. Отголоски змейского смеха растворились во мраке.

— В том, что мне необходимо попасть в место, дорога к которому лежит через логово змеев, — с готовностью ответил господин Мольнар, ничуть не удивившись и не рассердившись из-за шквала вопросов. — Нам, если можно так выразиться, по пути. Я проскользнул через первую дверь, превратившись в твою тень, и ты поможешь мне открыть вторую. Не бойся, от тебя потребуется лишь сказать одно-два слова. Потом ты вернешься в свою постель, а я отправлюсь дальше.

Кира сглотнула.

— И где же эта… вторая дверь?

Он как будто уже ответил на этот вопрос, но нужное слово провалилось в дыру.

— У змеев. Там, куда ты попадаешь каждую ночь.

Как же все случилось в первый раз?

На ней было другое платье — красное, непривычного фасона, очень узкое в талии. Тяжелый подол путался в ногах, заставляя спотыкаться на каждом шагу. Кира брела по туннелю, чьи стены подрагивали, и гадала, что ждет впереди; золотистый свет понемногу делался ярче, но лишь настолько, чтобы плотный мрак перестал давить со всех сторон. Иногда сзади налетал теплый ветер с таким звуком, словно кто-то тяжело вздыхает. Дыхание незримого существа колыхало волосы Киры и пахло землей.

Потом Кира достигла места, которое позже стала называть Перекрестком, — просторной пещеры с высоким, как в храме, потолком. Пол усеивали каменные шипы в два-три человеческих роста, неохватно толстые и покрытые каплями густой влаги. Им навстречу с потолка тянулись другие шипы, словно отражения в немыслимом зеркале, но шипы не соприкасались — острые кончики разделяло пространство, чью протяженность Кира не могла определить даже на глазок. Все в Подземье выглядело странным — плотным и зыбким одновременно; все сбивало с толку и кружило голову.

С высоты — откуда-то издалека — раздался писк потревоженных летучих мышей, и огромный невидимка опять вздохнул, как в туннеле. На этот раз его вздох прозвучал очень громко и породил эхо, от которого Кира невольно пригнулась и обхватила себя за плечи, дрожа.

Она понятия не имела, сколько времени понадобилось, чтобы обойти всю пещеру, каким-то чудом не заблудившись в лесу каменных шипов; намного позже осознала, что в Подземье не испытывает усталости. Только безмерный, неуемный страх. Усталость накатывала после возвращения домой и с каждым разом становилась все сильнее.

Выходов было три, они были расположены примерно на одинаковом расстоянии друг от друга. Правый через полсотни шагов привел ее к обвалу из камней, которые выглядели, в отличие от стен, мертвыми. Прикасаться к ним было неприятно, все равно что к падали — хоть они в действительности ничем не пахли, ощущение мертвечины нахлынуло с такой силой, что ее едва не стошнило. Под самым потолком нашлась узенькая щель, из которой тянуло ледяным холодом. На четвертую ночь Кира попыталась пролезть через нее, но застряла и была вынуждена беспомощно ждать, пока не придут змеи. Явившись долгое время спустя, они вытаскивали ее так небрежно и грубо, что повредили бедро об острый камень — кровь хлынула рекой. Все трое по очереди окунули в нее ладони, измазали друг другу лица, урча от удовольствия, и ушли, бросив Киру умирать.

Туннель, уводящий вперед, оказался затянут паутиной. Плотные, крепкие нити гудели от прикосновений, как струны. На третью ночь она попыталась рассечь их острым мертвым камнем из правого туннеля. Она забыла, что, если потревожить паутину, рано или поздно объявится паук…

Но все это было потом. В первую ночь Кира выбрала левый туннель, довольно длинный и извилистый; в конце концов он завершился двустворчатыми дверями, которые распахнулись