Эндрю опустился рядом и что-то ему протянул. Нил скосил глаза, но долго не мог сообразить, что это такое. При покупке авто Эндрю вручили два комплекта ключей, и один из них он сейчас отдавал Нилу. Видя, что Нил замешкался, Эндрю уронил их на бетонное покрытие между ними.

– Не понимаю, с чего так загоняться, – сказал он. – Это просто ключи.

– Ты рос в приемных семьях. Ты сам знаешь, что не «просто», – ответил Нил. Он не поднял ключи, но провел по ним пальцами, изучая их форму и свои ощущения от этого нового подарка. – Мне всегда хватало денег, чтобы жить с комфортом, но во всех приличных местах задают слишком много вопросов. Проверки данных, кредитной истории, рекомендаций – всего того, что я не могу предоставить, не наследив. В Милпорте я жил в чужих квартирах, а до этого кантовался в дрянных гостиницах, вскрывал машины, чтобы переночевать, или искал места, где плату брали из-под полы. В любую минуту я был готов сделать ноги, – продолжал Нил. Он перевернул ладонь и ногтем нарисовал на ней контур ключа. Он так часто держал в руке ключ от дома Эндрю, что знал в нем каждую бороздку. – Я постоянно врал, прятался и убегал. Я нигде не задерживался, не имел права назвать что-либо своим. Но тренер доверил мне ключи от стадиона, а ты предложил остаться. Ты дал мне ключ и сказал, что это – дом. – Нил сжал пальцы, представив, как металл впивается в ладонь, и посмотрел в глаза Эндрю. – У меня не было дома с тех пор, как умерли родители.

Эндрю ткнул пальцем ему в щеку и силой заставил отвернуть взгляд.

– Нечего на меня так смотреть. Я не ответ на твои вопросы, как и ты – ни хуя не ответ на мои.

– Я не ищу ответа. Я просто хочу… – Нил беспомощно взмахнул рукой, не найдя нужных слов. Он не понимал, чего хочет и что ему нужно. Последние двадцать четыре часа подкосили его, и он до сих пор не мог обрести почву под ногами. Как унять эту боль? Как заглушить голос, шепчущий ему в ухо: «Так нечестно»? – Я устал быть никем, – признался он.

Однажды Нил уже видел такой же взгляд Эндрю – прошлым летом, в гостиной Ваймака, когда они заключили перемирие. Тогда, чтобы расположить Эндрю к себе, Нил выдал ему некую полуправду, но подействовало на Миньярда вовсе не туманное описание преступлений и гибели родителей Нила, а его глубокая и мучительная зависть к Кевину, его одиночество и отчаяние. После всего, что они вместе пережили за последние месяцы, Нил наконец понял, что означает этот взгляд: тьма в глазах Эндрю была не осуждением, а полным пониманием. Эндрю прошел эту точку много лет назад и сломался. Нил все еще висел над пропастью, готовый хвататься за что угодно, чтобы не упасть.

– Ты Лис. Ты всегда будешь никем. – Эндрю затушил окурок о бетон. – Ненавижу тебя.

– Девять процентов от всего времени не ненавидишь.

– Девять процентов от всего времени я не испытываю желания тебя убить, а ненавижу – всегда.

– Когда ты так говоришь, я с каждым разом верю тебе все меньше.

– А тебя никто и не спрашивает. – Эндрю вдруг взял лицо Нила в ладони и подался вперед.

Если не считать пьяной выходки Ники, Нил ни с кем не целовался уже четыре года. Последней девушкой была тощая франко-канадка, которая держала его самыми кончиками пальцев и целовалась так, будто боялась размазать помаду на губах, кричащую и липкую. Нил не помнил ни ее лица, ни имени, помнил только, какое острое разочарование вызвал у него тот запретный поцелуй и в какую ярость пришла его мать, когда их застукала. Неуклюжий чмок определенно не стоил последовавшего за ним наказания.

Сейчас все было иначе.

Эндрю целовался так, словно отвоевывал жизнь обоих, словно в губах Нила начинался и заканчивался весь мир. Когда губы Эндрю больно прижались к его губам, у Нила замерло сердце, а рука сама собой потянулась к подбородку Эндрю, но он тут же вспомнил: Эндрю не любит прикосновений. Тогда он взялся за рукав пальто, стиснув в пальцах тяжелую шерстяную ткань. Прикосновение сработало как запрещающий сигнал; Эндрю чуть отстранился и произнес:

– Останови меня.

Губы Нила горели, кожу покалывало. Он тяжело дышал, словно только что пробежал двадцать километров и при этом ощущал в себе силу преодолеть еще сто. Охватившая его паника грозила взорваться боевым снарядом, здравый смысл велел прекратить все это, прежде чем они сделают то, о чем позже пожалеют. Но Рене говорила, что Эндрю не испытывает сожалений, а Нил скоро умрет, так что – какая разница? Он не успел подумать, как удобнее наклонить голову, потому что Эндрю оторвал его пальцы от своего рукава.

– Пусти, – сказал он. – Я не буду сейчас с тобой этого делать.

Он буквально оттолкнул руку Нила и отодвинулся. Поднял свой смятый окурок, увидел, что во второй раз использовать его не получится, и вытащил из кармана пачку сигарет. Нил смотрел, как он прикуривает: плечи напряжены, движения нервные, дерганые. Наверное, надо что-то сказать, но что? И поцелуй Эндрю, и его резкое отступление одинаково сбивали с толку.

После первой же затяжки Эндрю затушил вторую сигарету рядом с первой. Когда он прикурил третью, Нил ее отобрал. Эндрю никак не отреагировал на посягательство, и Нил счел это хорошим знаком. Он положил ее на бетон рядом со своей, потом опять посмотрел на Эндрю. Тот отпихнул пачку в сторону и подтянул к груди колено. Возможно, сейчас следовало бы промолчать, однако Нил хотел разобраться:

– Почему?

– Потому что ты слишком глуп, чтобы сказать мне «нет».

– А ты не хочешь услышать от меня «да»?

– Это не «да», это нервный срыв. Уж поверь, я могу отличить одно от другого. – Эндрю прижал к нижней губе большой палец, будто хотел стереть прикосновение губ Нила, и устремил взгляд на горизонт. – Я не буду таким как они. Не дам тебе просто позволять мне делать это.

Нил открыл рот, закрыл, потом попытался еще раз:

– В следующий раз, когда кто-то назовет тебя бессердечным, мне, пожалуй, придется лезть в драку.

– Девяносто два процента, – отозвался Эндрю. – Почти девяносто три.

Его слова прозвучали несмешно – во всем этом вообще не было ничего смешного, – но до того нагло и типично для Эндрю, что Нил против воли