— Привыкнете и потом столичные скорости начнут раздражать, — словно прочитав мои мысли, заметил воевода, не отрывая взгляда от дороги.

— Уже начинают, — признался я с тихой усмешкой.

Он хмыкнул, будто именно такого ответа и ждал.

Улицы тянулись одна за другой: лавки с опущенными ставнями, мастерские, двери которых были еще открыты, тихие дворики с высохшими на солнце верёвками для белья, редкие распахнутые окна, где мелькали подсвеченные лица.

Мы выехали на окраину, и город остался позади. Дорога освещалась только фарами. По краям темнели кусты, легкий туман стелился над землёй, словно поднимаясь от самой почвы. Где-то в лесу ухнула сова и этот звук отозвался в тишине сухим, тягучим эхом.

Я смотрел на темнеющие силуэты деревьев и вдруг подумал о ревизоре. Приезжий, чужой человек, который, возможно, в этот самый момент один бродит по улицам Северска, ломая голову над тем, что делать дальше.

— Владимир Васильевич, — тихо начал я. — А вдруг он всё-таки рискнёт уйти в сторону леса?

Морозов не сразу ответил. Лишь слегка сжал руль.

— Может, — признал он. — Городские иногда до странности уверены в том, что лес — это что-то вроде прогулки по парку. Но Зубов сказал, что патрули предупреждены. А у начальника жандармов нюх на неприятности лучше, чем у любого сторожевого пса.

Я усмехнулся:

— Вы слишком его нахваливаете.

— Да ни капли, — фыркнул Морозов. — У Зубова есть свои люди на каждом углу. Порой я сам удивляюсь, как он этим управляет. Вы же видели того парнишку на Почте, который ревизора выслеживал?

Я кивнул, и воевода продолжил:

— Это было идеей Зубова. Он сам, лично отбирал в приютах подростков из неблагонадежных. Знаете, которые в столице или крупных городах сразу после выпуска пополняют ряды уличных банд, и проводил с ними работу по перевоспитанию.

— И получилось? — с сомнением уточнил я.

— Само собой, — подтвердил Морозов. — Все из будущих уголовников стали самыми патриотическими подданными Северска. Таким образом, Зубов сократил уличную преступность в несколько раз. А перевоспитанники еще и молодежь начали учить нужным мыслям.

— Выходит, у Зубова талант к воспитанию, — протянул я.

— Перевоспитанию, — поправил меня Владимир. — Это куда сложнее, чем работа с чистого листа, Николай Арсентьевич.

Я только кивнул, соглашаясь с Морозовым.

— Вот из таких детишек, Зубов создал агентурную сеть. Которая предана начальнику жандармов, и готова выполнить все, что он прикажет. Такие дела.

— Интересный персонаж этот ваш Зубов, — протянул я, но Владимир промолчал.

После разговора с воеводой мне стало чуть спокойнее. Хотя в груди всё равно шевелилось лёгкое беспокойство, будто тонкая заноза. Инкогнито… Полевой опыт… Не до конца понятные намерения пришлого… Слишком много вопросов и мало ответов.

В кармане зазвонил телефон, вырывая меня из раздумий. Я вынул аппарат, на экране высвечивался номер Зубова. Я нажал на кнопку, принимая вызов:

— У аппарата.

— Добрый вечер, Николай Арсентьевич, — послышался в динамике хриплый, взлаивающий голос бывшего начальника жандармерии. — Докладываю: ваш ревизор приблудился в центральную гостиницу «Павловская». Снял там номер, заперся в нем и носу не кажет.

От этих слов остатки тревоги, которые ворочались в груди, отпустили окончательно, и я довольно вздохнул:

— Отлично. Спасибо.

— Да не за что, — хохотнул Зубов. — Ох и устроил он прятки по городу, скажу я вам. Ну, нет худа без добра. Зато ознакомится с княжеством и его нравами.

— Это точно, — согласился я.

— За номером будет присматривать агентура. Так что если он куда-то направится, я дам вам знать, — сообщил собеседник и завершил вызов. Я же убрал телефон в карман и откинулся на спинку сиденья, уставившись в боковое окно.

— Что сказал жандарм? — не отрывая взгляда от дороги, поинтересовался Морозов.

— Что наш блудный ревизор выбрался с Рабочей стороны целым и невредимым, — ответил я.

Воевода повернулся ко мне:

— И его там даже не ограбили? — удивленно уточнил он.

Я открыл было рот, чтобы поинтересоваться, почему вдруг гостя из столицы непременно должны были ограбить, как Морозов рассмеялся:

— Да шучу я. Говорил же, что уровень преступности в Северске очень низкий. Так и где теперь этот проверяющий?

— Заселился в гостиницу «Павловская» и безвылазно сидит в номере, — ответил я.

— Вот и отлично, — довольно подытожил Владимир.

Дальше мы ехали в молчании, глядя, как за холмами медленно гаснет солнце, уступая место первому звёздному свету, а где-то впереди, за линией леса, уже ждал дом, с огнём в окнах, запахами настоявшегося отвара и свежеиспеченного хлеба. Двигатель машины ровно урчал, и этот звук, вместе с шелестом шин и редким стрекотом цикад, казался убаюкивающим. Где-то далеко, за лесом, глухо прогремел гром. Отголосок грозы, что, может быть, завтра придёт с запада.

Машина плавно повернула и выехала на дорогу, ведущую к поместью.

— Скоро будем, — сказал Морозов, расправляя затекшую спину.

Воевода был прав. Вдалеке мелькнули огни особняка, спокойные, ровные, домашние. Они всегда казались мне маяками. Сигналами, что пока в окнах горит свет, всё будет хорошо. Или хотя бы терпимо. И я вдруг почувствовал, как расслабляются плечи. Очередной день позади.

— Никифор, наверное, уже накрыл стол, — мечтательно произнёс Морозов.

— Хорошо бы, — пробормотал я, чувствуя, как сильно хочется есть.

Мы въехали под кованую арку ворот. Вспыхнули уличные фонари, отмечая въезд на княжеские земли. Свет ложился на траву тёплыми жёлтыми пятнами. Колеса зашелестели по гравию.

Морозов затормозил у крыльца и заглушил двигатель. Обернулся ко мне:

— Мне нужно еще поговорить с дружинниками.

— Но вы же придете на ужин? — уточнил я, и воевода кивнул:

— Не пропущу, можете не сомневаться.

— Отлично.

Я открыл дверь и вышел из салона. За углом мелькнула низкая тень, а через мгновение, из-за дома выскочил Аргумент. Сперва пес обозначил своё присутствие коротким предупредительным рыком, затем, узнав нас, завилял хвостом и обошёл кругом.

— Молодчина, — вполголоса произнес я и потрепал его по голове. Пёс удовлетворённо фыркнул, будто принимая оценку как