Имболк, верно?
Мистер Райс отпил из чашки, глядя на него, и только потом кивнул:
– Пытаюсь разобраться.
– Ну, – миз Айрин перетащила дневник к себе на колени, задумчиво теребя страницу, – Имболк – это день, когда зима встречается с весной, середина между зимним солнцестоянием и весенним. Он посвящен растущему солнцу и связан с ходом солнца по небу, там много…
Ход солнца по небу. Они с Киараном уставились друг на друга, прямо глаза в глаза, и Киаран, словно снова находился с мистером Эшли, почувствовал молчаливое взаимопонимание.
– О, – сказала миз Айрин.
– О, – согласно кивнул Киаран.
Мистер Райс, конечно, их «о» не поддержал, но задумчиво взял у миз Айрин дневник, разглядывая страницу. Интересно, понимал ли он почерк мистера Эшли? Как хорошо они были знакомы? А с остальными?..
– Блин, Орла сказала бы больше, – досадливо поморщилась миз Айрин. – Даже Шон сказал бы больше, он разбирается в праздничных ритуалах…
Отвлекшись от мистера Райса, Киаран повернулся к ней:
– Да, он выглядит очень… эрудированным. Он аналитик?
Та нахмурилась:
– Аналитик?
– Так у нас называются исследователи, – пояснил мистер Райс, не отвлекаясь от дневника. – Они тоже работают в поле, просто не участвуют в зачистке существ. В ирландском Бюро, насколько я знаю, такого нет.
– У нас нет, – подтвердила миз Айрин. – И у британцев нет. У них есть целый исследовательский отдел, но они невыездные и обычно сидят в своей конторе на Темзе. У евроофиса вроде похожая система. Просто называются по-другому. У вас аналитики?.. Интересно.
Сейчас, когда их было трое – Кайл не вмешивался в разговор, проходясь по периметру лагеря и вглядываясь в лес, – Киаран почувствовал себя свободнее. Словно он мог, как и раньше, задавать вопросы. Поэтому, воспользовавшись шансом, он спросил:
– Если у вас нет аналитиков, как вы работаете?
– Ну, у нас мало сотрудников. Поэтому мы все – и исследователи, и оперативники, и архиваторы, и парабиологи, и кто только не. – Миз Айрин, перекинув рыжий хвост через плечо, пожала плечами. – Как сказала бы Орла, мы… универсальные специалисты. Вот.
Киаран открыл было рот, чтобы спросить, как она стала агентом. Ей было лет двадцать пять, может, двадцать семь, и неожиданно ему стало интересно, но…
Мы все кого-то теряем. У каждого из нас есть трагедия, за которую мы себя ненавидим. О которой боимся думать. В каждом из нас столько, твою мать, боли, ты себе представить не можешь, ублюдок.
Мистер Эшли стал аналитиком, потому что его сестру убил призрак. Мистер Махелона ликвидатором – потому что вся его семья занималась этим. Мистер Доу не был человеком вовсе. Мистер Купер отчасти тоже. Миз Роген… Киаран не знал точно, что произошло с миз Роген, но был уверен, что тоже ничего хорошего.
Охотниками на нечисть не становятся просто потому, что не поступили в колледж.
Поэтому он закрыл рот и так ничего и не спросил.
– Здесь нет ничего о золотой маске? – Мистер Райс, отставив чашку, приглядывался к странице, немного щурясь, и Киаран удивился: он что, дальнозоркий?.. – Он ничего подобного не писал?
– Нет, мне кажется… Я не помню такого.
– Хорошо. А что насчет вот этого куска…
Мистер Райс наклонился, отдавая раскрытый дневник Киарану, но в этот момент раздалось:
– Ронни!
Кайл показывал в лес. Мистер Райс в два счета оказался подле него, а миз Айрин поднялась, двумя руками держа пистолет, о котором Киаран успел забыть. Сам он повернулся в ту сторону, сжимая дневник и пытаясь понять, что случилось.
Потом увидел разбросанный свет фонарей из-за деревьев: это возвращалась ушедшая группа. Они то появлялись, то пропадали между стволами, но затем он смог разглядеть седого агента и бритую голову злого Бена, и шапочку мистера Шона, и…
Киаран вскочил на ноги.
Вслед за агентами на свет костра из леса, сжимая кочергу, вышел мистер Эшли.
57. И сейчас это повторялось
Определи задачу. Действуй последовательно.
Не позволяй эмоциям себя отвлечь. Для всего есть время и место.
Найди участок, который легко оборонять. Укрепи его. Обозначь безопасные границы. Обеспечь тепло. Добудь свет. Удостоверься, что контролируешь периметр.
Не позволяй. Эмоциям. Себя отвлечь.
Тело Кэла двигалось автоматически, руки находили под снегом сухую древесину, ломали хрупкие ветки, ощупывали края сучьев, чтобы найти хоть что-то, годное для растопки. На плечи навалилась такая усталость, что шевелиться было тяжело. Кэл заставлял себя делать даже самые простые вещи. В какой-то момент мир покачнулся; Кэл проигнорировал головокружение. Нельзя было останавливаться.
Сумерки ушли быстро, уступив место темноте. Та легла тихо, но Кэл знал, что она готова взорваться опасностью в любой момент. Он прислушивался к темноте, пока темнота прислушивалась к нему – и шепот ее скрадывал любой звук, кроме его шагов. Он сосредоточился на том, чтобы через силу и слабость в руках методично рубить ветки. В прошлый раз это помогло.
В ночи раздавался лишь скрип снега под ногами, когда Кэл вернулся на поляну с охапкой сухолома в руках. Он осмотрел окрестности. Лес вокруг не двигался. Тени падали так, будто за каждым деревом кто-то стоял, наблюдая за ним из густой черноты.
Купер все так же сидел у дерева – где Кэл его и оставил, – сложив руки на коленях, и недвижимо смотрел куда-то в сторону. Его тело в грязном пальто и само напоминало обломок дерева: кривой, неподатливый, почти мертвый. На первый взгляд могло показаться, что он спит, но Кэл видел – Купер просто замер, даже не пытаясь согреться.
Кэл не стал ничего спрашивать или говорить; у него не было на это ни капли энергии. Он бросил ветки на землю, с каким-то непривычным трудом сел на корточки, начал выкладывать кострище. Работал методично, сосредоточиваясь на том, чтобы в каждом движении было больше контроля, чем в мыслях.
– Этого достаточно, – вдруг сказал Купер, не поворачивая головы.
Кэл проигнорировал его, продолжая докидывать мелкие щепки в зазоры между бревнами; затем полил всё розжигом. Купер снова заговорил, когда вспыхнули первые языки огня и выхватили его лицо из темноты:
– Вы можете поспать. Я посторожу.
– Не стоит, спасибо, – ровно ответил Кэл.
Голова снова закружилась.
Посреди заснеженного леса, после всего, что произошло, эта вежливость звучала настолько неуместно, что у Кэла сами собой поджались губы. Бестолковый разговор, предстоящая ночь, этот чертов костер, который пока слишком маленький, чтобы кого-то согреть, и слишком яркий, чтобы скрыть их от взгляда леса, – все, все это было до бешенства неуместно. «Не позволяй эмоциям себя отвлечь», – напомнил он себе. Но Купер никак не мог заткнуться: