в тумане. Не помню, как я это сделал. Потом вспоминаю только тебя, но размыто, как во сне. Очень размыто. Пришел в себя уже наверху, с тобой.
Он закончил так коротко, что Норман понял: там было что-то еще. Что-то, чего он не расскажет, и можно даже не надеяться на ответ. Норман и не собирался – он помнил собственный кошмар и знал, что тот может быть очень личным. А Доу из тех, кто скорее удавится, чем позволит кому-то проникнуть за двухметровый бетонный забор, за которым хранит это самое личное.
– Кстати, – вспомнил Норман, продолжая смотреть ему в спину. – Разве ты не должен был… выпить ее?
Доу снова не ответил, но на этот раз догадка Нормана будто помогла ему перестать быть таким злобным мистером Я-чудовище, и поэтому он настоял:
– Разве налуса фалайя не выпивают своих жертв досуха?
Доу неожиданно развернулся к нему: так резко, что Норман чуть в него не врезался. Его лицо выглядело странно: глаза серьезные, губы сжаты в тонкую полосу. Он спросил, выпуская на волю одну из самых неприятных своих ухмылок:
– Наводил справки в библиотеке?
– Знаешь что? – бессильно вздохнул Норман, перекладывая кочергу в другую руку. Вот бы его треснуть! – Я устал быть тактичным с тобой. Потом, когда мы это переживем, я обязательно… В общем, мне будет стыдно, потому что у тебя тонкая душевная организация и все такое. Но сейчас: да, я наводил справки, – признался он. – Я никогда не работал с полукровками. Мне было интересно. И жертвы налуса фалайя после нападения должны быть полностью обескровлены. Разве нет? – настоял он.
Глаза Доу оставались все такими же серьезными – это его и выдавало. Ну же, придурок. Никто не разрушает твой бетонный забор, просто ответь на вопрос.
– Да, – наконец ответил Доу. Может, почувствовал, что Норман не отстанет. Может, сам хотел ответов. – К чему ты об этом говоришь?
– А к тому, – триумфально ответил Норман, – что у той женщины было разорвано горло, а вокруг было море крови. Если бы ты напал на нее с целью… выпить, разве не должна была она остаться высушенным трупом? Ты описываешь ужасный голод. – Лицо Доу стало непроницаемым, и Норман хлопнул его по плечу, проходя мимо. – Может, твоя человеческая выдержка куда сильнее, чем ты считал? Подумай над этим. На досуге.
Он искренне радовался, что впервые за все время их знакомства уделал его, да еще как! Красиво уделал! Ровно пока не прошел несколько шагов и сзади не раздался голос Доу:
– И куда ты намылился?
Норман остановился и показал по реке дальше, чувствуя себя немного глупо:
– К Кэлу. Разве мы не туда идем?
– У нас тут остановка, – закатил глаза Доу, а затем полез в карман, одновременно подходя к нему. – Так что сейчас ты очень внимательно послушаешь план. Запомнишь его, – он вытащил из куртки нож, – и сделаешь в точности как я скажу. Понятно?
– Это будет трудно, – сглотнул Норман, глядя на нож, – если ты меня пырнешь.
– А ты побольше меня доводи, – пробормотал тот.
И следом резанул себе по ладони лезвием. Норман дернулся, глядя, как кровь начала заливать его руку.
– Ты сдурел, что ты…
Без лишних слов Доу ухватил его второй рукой за плечо и, пользуясь оторопью Нормана, принялся обмазывать ему лицо своей кровью – она оказалась вполне человеческая, красная и горячая.
– Ты возьмешь нож, – сказал Доу, не прекращая обмазывать Нормана, – и, когда кровь совсем высохнет, надрежешь предплечье. И будешь так делать, пока не найдешь Махелону. Не ладонь, понял? Руки тебе нужны в рабочем состоянии. Только делай промежутки между порезами, иначе места на себе живого не оставишь.
– Я не хочу себя ре…
Доу раздраженно закрыл ему рот окровавленной ладонью, а затем обтер ею же щеки, полностью закрашивая лицо Нормана своей кровью:
– Мы не знаем, работает ли только свежая кровь или нет. Проверять ты на себе не будешь, поэтому делай так, как я говорю.
Затем он сжал кулак, заставляя кровь снова прилить к ране, и принялся за свое лицо. Норман завороженно наблюдал, как они оба превращаются в кровавое черт-ти что – влажное от крови лицо защипал мороз, – и только потом неожиданно сообразил:
– Стой. Стой-стой-стой. Что значит «ты возьмешь», «ты надрежешь»… А ты где, позволь поинтересоваться, собрался быть?
– Я с тобой не иду, – ответил Доу, продолжая обмазывать себя. – Мне в другую сторону.
– Что?!
– Я иду к плотине. – Растерев кровь по щекам, он просто вытер ладонь об и так покрытую пятнами куртку. – А ты идешь еще километр по реке, а затем – направо, пока не упрешься в деревню. Если Махелоны нет в деревне, ты пойдешь в сторону шахт, потому что, судя по всему, он стрелял примерно оттуда.
Наверное, надо было запоминать, но все внутри Нормана испуганно протестовало.
– Ну уж нет, – почти умоляюще произнес он, – мы идем вместе! Какого черта?
– Хватит ныть, – осадил его Доу. – Если кровь – способ спрятаться от Самайна, нужно найти и рассказать остальным. Чем быстрее, тем больше шансов, что мы сможем что-то придумать против него.
Норман всплеснул руками:
– Вот именно!
С кровавой маской вместо лица Доу выглядел почти устрашающе, но Нормана это не останавливало. Он не собирался снова оставаться один! И открыл уже было рот, чтобы об этом заявить, но Доу его опередил.
– Я разрушу плотину, – сказал он, указывая в другую сторону по реке. – И восстановлю речной барьер… ну, или затоплю эти тоннели к херам собачьим.
– Ты можешь это сделать, когда мы найдем остальных и…
– А если будет слишком поздно? – перебил Доу. – А если Самайн придумает что-то против нашего маскарада? – Он покачал головой, и Норман понял, что он все для себя решил. Как обычно! – Плотина рядом, и сейчас лучший шанс. Это быстрее, чем потом добираться сюда с другого конца леса.
– Тогда я пойду с тобой, – настоял Норман, продолжая размахивать руками и чуть не задев Доу. В ответ тот раздраженно перехватил его ходящее ходуном запястье. – Нет, послушай! Я пойду с тобой, и вместе мы…
– Никаких со мной! Кто-то должен найти Махелону и сообщить ему про кровь. Прямо сейчас, пока есть шанс, что он жив. – Он дернул его за руку, встряхивая. – И ты должен это сделать. Понял?
– Я? Спаситель Норман Эшли? Ты с ума сошел?
– Больше некому.
Это заставило Нормана слегка притихнуть. Он понимал, что логика в его словах есть, и еще понимал другое – ему надо перестать быть обузой. Не станет никто думать за него и делать за него, это