Дурная мысль, но, сидя на поваленном дереве и молча пялясь на свои руки, он чувствовал, как она навязчиво бьется в голове. Даже если бы он соврал – «я человек», «я всего лишь случайная жертва», – по его рукам все можно было бы легко понять. Маленькая деталь, показывающая, кто ты на самом деле.

Косые взгляды, которыми его награждали агенты, оставляли следы. Ощутимые росчерки вроде «ага, эта нечисть все еще сидит», «тварь пока не убежала», «ни на кого еще не напал?». При этом они сохраняли дистанцию и делано вели себя так, будто это не у них тут в лагере сидит энергетический вампир и жует мюсли. Отвратительные, кстати, мюсли. Это единственное, что Киаран выпотрошил из остатков своей куртки, – запуталось в синтепоне, клоками лезущем из лохмотьев.

Когда он выдал все, что знал, его оставили поодаль от костра под присмотром щуплого охотника-ирландца лет пятидесяти, который теперь поглядывал на него, сидя на складном походном стуле. Он деловито чистил ружье, и Киаран, напуганный многозначительностью методичных движений, старался не смотреть в его сторону.

Чуть позже он смог увидеть возвращение седого американца и ирландца в шапочке. Он едва не вскочил, но тут же метнувшийся к нему взгляд агента усадил его обратно эффективнее, чем подсечка. Тем не менее он все услышал: поблизости от того места, где нашли Киарана, нет никакой поляны. Он хотел было объяснить – Самайн играет с вами, – но договорить ему не дали. Ни поляны, ни следов. Его как будто притащили из ближайших кустов – кровь, что-то вроде отпечатков лап, но ни капли черной субстанции. Все, что он говорил, ничем не подтверждалось.

Затем в лагерь вернулась еще одна группа американцев. Киаран не видел столько людей, кажется, целую вечность – и теперь от многоголосия и количества взглядов у него чесалась кожа. Конечно, она чесалась, потому что заживала, а не от чужого внимания, но Киарану приходилось тратить все силы, чтобы не отвечать волком на каждый брошенный на него взгляд. Сначала он никак не мог сообразить, сколько здесь человек, и от нервов все время отвлекался, сбивался со счета. Вернувшиеся охотники сливались в одну большую угрозу, и их лица были обезличенно жесткими и опасными. Каждый мог стать его убийцей, и оттого все они казались одинаковыми.

В итоге он насчитал семнадцать человек. Целых семнадцать. Всего лишь семнадцать. Сам не зная от чего, Киаран пришел в ужас. Лес впустил в себя слишком многих разом… И теперь готовился к трапезе.

Путаясь в обилии лиц, Киаран запомнил лишь нескольких. Седой американец, в возрасте, но крепкий и моложавый, – тот, что встретил его в лесу. Невысокий рыжий американец, весь в веснушках, чью речь Киаран с трудом понимал. Ирландец в шапочке, тоже из леса, – с сильным ольстерским акцентом. Бритоголовый широкоплечий американец, смотревший на Киарана волком. Рыжеволосая ирландка, которая тащила его сюда. Ужасно высокий азиат с неприятными глазами. Миз Орла.

Когда-то давно, там, в Кэрсиноре, Киаран сразу понял, кто в маленькой группе его похитителей главный. Он вообще легко понимал такие вещи. Чувствовал: на кого направлены взгляды, к кому прислушиваются, кто только пытается завоевать авторитет, а кто поддакивает остальным и позволяет собой руководить.

Миз Роген заполняла собой пространство естественно и неумолимо – своим голосом, резким и хлестким, шутками, вольготной позой, словами, слетающими с языка в форме приказов, даже когда они притворялись просьбами. Мистер Махелона всегда стоял за ее спиной – его присутствие было основательным и фундаментальным. Мистер Эшли, отдающий им бразды правления и подчиняющийся. Мистер Доу, сознательно и изо всех сил отделяющий себя от группы. Киарану потребовалось меньше пары часов, чтобы в этом разобраться.

Как и тогда, сейчас он сразу нашел глазами главного. Тот на него не смотрел. Он, этот мужчина с глазами-точками, вообще был единственным, кто почти не смотрел на него, и это тоже выдавало в нем лидера – подозрительные взгляды он оставлял на откуп остальным.

Он и миз Орла были здесь главными, каждый – над своими людьми.

Его звали как-то на «Р», но у Киарана не получилось расслышать, как именно. Сейчас он, миз Орла и еще два агента обсуждали дневник мистера Эшли, который Киаран достал из сумки. На раскладном столике, поверх карты, лежал скол лица статуи, одним глазом слепо глядя куда-то в небо. Столик явно взяли из лагеря – Киаран, кажется, его помнил. На нем мистер Махелона разливал виски в ту ночь, когда нашли мистера Эшли.

Бритоголовый агент зачем-то сторожил палатку, и вот он – о, вот уж кто-кто, но этот точно бросал на Киаран взгляды. Больше чем подозрительные – почти неприязненные. Полчаса назад он громко спрашивал у высокого азиата: «А откуда вы знаете, что он всех уже не сожрал? А? Серьезно. – И показывал рукой в сторону Киарана. – Чертова непонятная ирландская хрень. Посреди леса. Когда у нас шестеро пропавших».

Чертова непонятная ирландская хрень? Миз Роген придумала бы что-нибудь пооригинальнее.

Вслух Киаран, конечно же, ничего не сказал.

Тем не менее Киаран все еще оставался жив. Он рассказал все что смог – и даже если не убедил их, то не знал, что еще может сделать. А делать хотелось: где-то там затерялись мистер Махелона и остальные, и ощущение, что за Киарана опять решают другие, в то время как ему остается только сидеть и ждать, было невыносимым.

Сидя здесь, в одиночестве прямо посреди кучи людей, он снова и снова прокручивал в голове сцену, которую показал ему мистер Купер, пытаясь разобрать ее на части и ничего не упустить. Он сделал то, что ему велели, – рассказал о ней остальным – и мог бы, наверное, сосредоточиться на чем-то другом, но мысли раз за разом возвращались к той ночи посреди снежного бурана.

Бог должен умереть.

Ладно. Хорошо. С этим разобрались.

Киаран примерно представлял себе, что увидел. Пикты, ритуал запечатывания, демон, вселившийся в ребенка, отец, пытавшийся это остановить… Но что-то казалось странным. Может, он просто не разбирался в ритуалах, но все его элементы казались топорными, не связанными между собой. Зачем ждать, когда ребенок подойдет к тебе? Почему мужчины вокруг перерезали себе горло, когда что-то уже явно пошло наперекосяк?

Пение мальчика – высоким, еще не сломавшимся голосом – зазвучало в ушах. Киаран не мог вспомнить слов, потому что не понимал их: в этом языке угадывался ирландский, но разобрать не получалось. Но Киаран помнил, как срывался голос ребенка и как натужно он пытался