— Тише, — остановил я её и повернулся к официанту. — Уважаемый, дама задала вопрос. Изволь объясниться.

— Вы меня не так поняли, — прошептал тот. — Тут раз в месяц собираются… ну, как бы, мотосообщество. Байкеры-анархисты. Скандальные ребята. Наши постоянные клиенты в этот день не ходят — можно нарваться. Вплоть до больнички. Они мужики безбашенные. Никого не боятся. Даже ментов. Вообще власть не уважают. Полицию в том числе. Видите ли, у них жизненная позиция такая. Поэтому я вам советую.

— Ментов не уважают? — переспросил я.

— Вообще.

Я улыбнулся:

— Это хорошо.

Про себя отметил: сколько можно ждать Инженера? Серый просил «засветиться» — ну так где ж ещё, как не здесь? Публика — шумная, взгляд у охраны туповатый, у некоторых посетителей — вовсе шары залиты. Идеальное место для «засветиться» и попасть, например, в ролик в сети с заголовком: «Драка в баре», «Мужик жжёт».

— Мы остаёмся, — хлопнул я кулаком по стойке. — Займём, как я уже сказал, вон тот столик.

Официант вздохнул с какой-то привычной обречённостью и повёл нас к углу. Я сел спиной к стене, лицом — на вход и на зал. Телефоны — оба при мне. Если я — точка на экране смежников, значит, фургончик снаружи недалеко. А внутри — ревел рок, пена в кружках, бряцанье цепочек на кожаных жилетах.

И что-то мне подсказывало, что где-то там, в шуме и дыму, должен шевельнуться он. Инженер. Или хотя бы его посланцы.

— Что берём? — спросила Оля, листая меню, присутствие множества поддатых и бородатых мужиков ее ничуть не смущало, сразу видно — истинный геолог.

— Рок любит пиво. Ты к нему как?

— Нефильтрованное, с горчинкой… Моя слабость. И что-нибудь к нему, чтобы совесть не ругалась, что не закусываю.

— Ого… Да мы с тобой родные души.

Я добродушно развёл руками и быстро сделал заказ.

— Ну! — скоро подняла кружку Оля. — С разводом меня!

Глава 4

Тем временем на сцене зашевелились музыканты. Подстроили гитары, барабанщик проверил тарелки, и вот к микрофону выскочил их фронтмен — патлатый до плеч, худой как жердь, с жидкой бородой-оборвышем, что торчала нелепыми космами. Но голос у него, что надо, громкий и с рокерской хрипотцой.

— Ну что, друзья! — заорал он, сам захлёбываясь эмоцией. — Готовы зажечь сегодня⁈ Не слышу-у!

Толпа заревела в ответ.

— Пять лет! Пять лет вы вместе! — продолжал прыгать по сцене вокалист-ведущий. — Юбилей, братцы! За это до дна! — он взмахнул костлявой рукой, и из зала посыпался свист, рёв, звон кружек.

Байкеры оживились, задвигались. Кто-то вскочил из-за столов, потянулся к сцене, воздев руки и грохоча сапогами по полу. По пути лапали своих подружек за задницы и бока. Те были под стать — в джинсе, косухах, жилетках с заклёпками. Женщин на этой вечеринке было мало, но хватало, чтобы шуметь и визжать в такт. Примерно одна на троих неандертальцев, зато какие — с глазами хищниц, с наглой ухмылкой, будто сами готовы вцепиться в руль и газануть в ночь. Но большинство из них, конечно, были так называемые «нажопницы». Спутницы на месте позади пилота. Девочки для тусовок и жарких ночей.

Зал гудел, как разогретый мотор. Вокалист заорал снова, перекрывая общий шум:

— Но прежде чем мы начнём свой концерт… — он выдержал паузу, кривя рот в улыбке. — Прежде чем врубим вам настоящий забойный рок-н-ролл, я хочу вызвать сюда того, без которого мы здесь бы не собрались! Вашего лидера! Президента сообщества!

Зал на секунду стих, а потом понеслось:

— Во-орон! Во-орон! Во-орон!

Пьяные бородатые морды орали, скандировали, топали. Девочки не сводили глаз.

На сцену вылез здоровяк — тактические штаны, берцы, тяжелая кожаная жилетка с нашивками, борода с проседью, бритая лысина блестит под прожектором. Взял у вокалиста микрофон, обвёл взглядом толпу и заорал так, что динамики захрипели:

— Братья и сёстры! Пять лет мы вместе в седле, пять лет наш движ живёт!

Толпа заревела, стуча кружками по столам.

— Мы проматывали трассы, мы глотали пыль дорог, мы теряли железо, теряли своих! Но мы держим строй — и нас не согнуть! Мы катим навстречу ветру, и нам похрен, что думает мир!

Крики, свист, хлопки.

— За свободу, чёрт возьми! Чтобы никакой чинуша, никакой мент, никакой грёбаный регламент нас не привязал к бордюру! Мы рождены катить, и катить будем, пока моторы живут!

— Во-орон!!! — подхватила толпа, кто-то, войдя в раж, слишком сильно грохнул кулаком по столу, разлетелись орешки и пивная пена.

— И ещё, братцы! За тех, кто знает цену дороге! За тех, кто лежит под курганами, сгинул под колёсами дальняка. Они не умерли — они просто ушли вперёд, держат нам трассу на небесах.

Толпа на секунду стихла, потом взорвалась ещё более громким ревом, кружки стукались, пиво лилось через край.

— Ну, и чтоб не скатиться в слюни — давайте за нас, живых! За железо, за баб, за рок-н-ролл и за наши е**нутые головы! — рявкнул Ворон, вскидывая кружку. — А теперь, братва… погнали кутить так, чтоб весь город понял — у «Анархистов» сегодня юбилей, и дорога сегодня только наша!

Музыканты вдарили вступительный аккорд, толпа подпрыгнула, и зал загудел, будто сам мотор в три сотни лошадей завёлся прямо под потолком. Кружки снова взмыли вверх, поднялся гул, звон стекла. Кто-то даже лез на стол, размахивая жилеткой. Ворон удовлетворённо хмыкнул, сжал микрофон и рявкнул музыкантам:

— Жгите, ребята!

И пошёл панк-рок — забойный, дёрганый, про дороги, про бензин и про то, что «жизнь — это трасса, а мент — это яма». Толпа тут же подхватила примитивные слова куплета, завыл мотор пьяного хора, кто-то свистел.

А Ворон, довольный, спрыгнул со сцены, и сразу схватил свою тёлку. Под общий свист и улюлюканье они выдали такой страстный шоу-поцелуй, что ползала заорало: «Во-о-о!»

Баба повисла на нём, выгнулась дугой, будто танцовщица на шесте, и закрутила бёдрами. В тугих джинсах её задница работала, как прожектор — от неё глаз не мог отвести ни один мужик в баре. Пьяные взгляды липли к её фигуре, словно к магниту.

Блондинка. Пышные локоны отливали золотом в свете прожекторов. Грудь — высокая, налитая, туго обтянутая майкой с глубоким вырезом. Но лицо… лицо оказалось не из простых. Не кукольная дурочка,