Теперь приходит очередь Венц хихикать.

Интересно, кажется ли ей, что голова наполнена пузырьками, которые то и дело щекотно лопаются?

– А что родители? – я решаю задержаться на безопасной территории этого ее воспоминания.

– Много говорили. Много и убедительно. Через пару недель сводили в дальний поход. Вот уж там лес забрался мне… куда только ни забрался. Но, я думаю, они уже тогда поняли, что я так и буду себе периодически устраивать… разные встряски.

Агния ладонью стирает облепиховые завитушки, которые успели захватить большую часть стола. Потом внезапно спрашивает:

– А твои?

– Что мои? А-а. Если я правильно понял суть вопроса… Матушка и папенька сделали все, что могли. Любовь, беседы, честность, доверие. Обнимашки. Никаких, знаешь ли, детских травм, на которые можно было бы свалить ответственность за то, что я говнюк. Да и вообще я считаю все это отслеживание родительских косяков, чтобы потом предъявить счет, не очень-то справедливым. Речь не о грандиозных косяках, конечно. Обо всяких мелких человеческих слабостях, на которые потом слезливо кивают: «Вот потому-то я таким и вырос».

– От тебя как-то неожиданно это слышать. Хотя я согласна. И даже в случае… грандиозных, как ты выразился, косяков… личный выбор тоже имеет значение.

Агния внимательно рассматривает свою мокрую ладонь. Потом говорит:

– Сейчас вернусь.

И действительно через некоторое время возвращается. Умытая и слегка растерянная.

– Странная штука этот «флер». У меня теперь полный рот дурацких вопросов. Я только что попыталась чмокнуть в нос свое отражение. Решила, что девочке с той стороны требуется поддержка. И еще я в любой момент могу протянуть руку и потрогать твое лицо.

– Уходим? Хотя, если хочется потрогать, не вижу проблемы. Ты уже трогала руку, волосы…

– Шею, – неожиданно добавляет она.

– Это когда?

– В тот вечер, когда напала мехимера. Ты лежал… Мы сначала подумали… В общем, пока Тимьян вызывал эсков, отправлял сообщения ректору и Совету Голосов Песочницы, я проверяла пульс. И пыталась остановить кровь. Никогда не видела столько… У меня потом вся одежда была мокрая: рукава, колени…

Агния дергает плечами. Видимо, одеть в теплую дымку подобные картинки не способен даже «флер».

Я тоже чувствую прикосновение знобкого сквознячка к лопаткам. Мысленно щелкаю пальцами, развеивая картинку, где Агния, сцепив зубы и пачкаясь в моей крови, стоит на коленях и пытается соорудить жгут… из чего, интересно?

А я ведь мог никогда и не узнать, что она этим занималась.

Удивительно, как они оба – и Агния, и Моф – делают вид, что ничего особенного тогда не сделали. Не хотят, чтобы я чувствовал себя должником и вымучивал благодарность?

Рыцуцики прекраснодушные.

А между тем выдавить из себя каплю-другую благодарности пошло бы мне на пользу. Можно, кстати, прямо сейчас и попробовать.

– Спасибо. Надеюсь… ты нечасто это вспоминаешь.

– Знаешь, хотелось бы пореже. У меня потом еще два дня челюсти болели – так сильно я их сжимала. И руки тряслись… да и все тряслось. – Агния смотрит на ладони, как будто ей нужно убедиться, что сейчас они не дрожат. – Тимьян всю ночь потом со мной говорил. О разной ерунде. Не давал вспоминать.

– Да что же он за человек такой: за что ни возьмется – во всем молодец, – усмехаюсь я в сиреневый, испятнанный бликами потолок. Ощущая, как истончается умиротворяющая дымка. И как вновь начинают чувствоваться острые кромки неудобных вопросов.

Впрочем, пока еще не настолько острые.

Пользуясь этим, я развиваю мысль:

– Сначала он преуспел в химии. Потом в раскаянии.

Агния, кажется, хочет что-то сказать, но потом решает оставить эту мысль при себе.

А я продолжаю:

– Самоотверженный друг. Великодушный враг.

– Все точно, – на этот раз Агния не отмалчивается.

– Храбрец, мудрец, среди солнечных зайчиков – альфа-самец.

– Тоже верно.

– Отрада менторов. Ограда хрупких. Погибель лысых мантикоров.

– Вполне возможно.

– И в постели наверняка неутомимый труженик.

– Снова угадал.

Она ошибается.

Я не угадал – кромки неудобных вопросов все-таки слишком острые.

Хотя, на самом-то деле, что такого нового сказала мне Венц? Разве я не предполагал, что они могут быть вместе? Еще тогда, когда это меня никак не задевало. Да и потом тоже…

А ведь «флер» должен помогать затушевывать неприятные детали. Не наоборот.

Я заканчиваю проводить воображаемые линии между пятнышками света на потолке, соединяя их в несуществующие созвездия, и опускаю глаза на Агнию.

Она снова задумчиво гладит кончиком косы нижнюю губу. Морщится, когда волосок попадает в трещинку. Смотрит на меня раздражающе непроницаемым взглядом.

– Хотя насчет последнего пункта у меня не самая свежая информация. Годичной давности. Но вряд ли что-то принципиально изменилось. – Она прихлебывает из голубой скорлупки свой лесной амми.

А я чувствую, что углы губ дергаются вверх, как воздушные змеи, поймавшие восходящий поток. Но возвращаю их обратно, прежде чем это успевает превратиться в нелепую улыбочку.

– Нет, все-таки проще сделать… чтобы не думалось. – Агния бросает косу, отпускает чашку, перегибается через стол, и ее пальцы ложатся на мою щеку.

Прохладные.

– У тебя что, всегда руки мерзнут?

– Угу. Давление пониженное.

– И как я на ощупь?

– Мягче, чем на вид.

– Ты же помнишь, что мы в любой момент можем уйти?

– Конечно.

– И?

– Сейчас… поговорим про Ликса. Немножко. И тогда пойдем.

– А говорить прямо так будем?

– Нет, я… еще секундочку…

Ее пальцы почти невесомо пробегают по скуле, по брови, по моему длинному, но, к счастью, все еще не сломанному носу. И как ни в чем не бывало ложатся обратно на стол.

– Мне нравится, как ты выглядишь, когда тебя ставят в тупик.

– Как?

– Чуть симпатичнее, чем обычно.

– М-м-м, – отстраненно мычу я.

Думая о том, как же ей удаются все эти… жесты.

Рассчитанные на определенный эффект? Или это все-таки порывы, неожиданные для нее самой? И если первое, то какую бы мне придумать защиту? А если второе… то нелегко ей, наверное.

Когда я уже начинаю сочинять очередную пустую блестящую фразочку в своем фирменном стиле, чтобы возобновить прервавшийся разговор, Венц переплетает пальцы, прикрывает ими глаза и говорит осторожно:

– Вольга?

– Что, Агния?

– Я… Мне не стоило. Хоть ты и сказал, что никаких проблем, если я это сделаю… все равно не надо было. Прости. Я посредственный хомопластик. И человек… тоже так себе. Вечно мне мало того, что окружающие готовы сказать и показать. Всегда тянет залезть поглубже.