Он покачал головой, чуть заметно.

— Я, глупец, даже носовой платок с собой принёс. Подумал, что она разрыдается, а я дам ей платок, и это будет достойное прощание. Но Фрося не плакала. Она просто посмотрела мимо меня. И в этом взгляде было столько холода, что у меня внутри что-то сжалось. Я попытался заговорить, все исправить, взять слова обратно, но она уже отстранилась. Решительно вырвала руку из моей ладони. И ушла.

Он медленно опустил взгляд. Голос стал чуть тише.

— Я пожалел об этом почти сразу. Хотел вернуться, извиниться, но было поздно. Её родители только этого и ждали. Меня рядом с ней больше не было. Через несколько месяцев она вышла замуж, как говорили, за какого-то дипломата. Потом уехала. Слышал, в Мезоамерику. Кажется, стала там консулом после смерти супруга.

Я нахмурился. Имя сразу не всплыло, но фраза о женщине-консуле с холодным сердцем звучала знакомо. Я уже слышал об этом. И теперь, похоже, начинал понимать, о ком шла речь.

— Если я заберу фотокарточку с собой, то вы уйдёте со мной, — сказал я спокойно. — Но предупреждаю сразу: вы больше не вернётесь в эту квартиру. Никогда.

Грумов замер. Он смотрел на меня, и в этом взгляде была смесь удивления, сомнения, растерянности. Казалось, он знал, что когда-нибудь это произойдёт, но был не готов, что «когда-нибудь» наступит сегодня.

Он медленно перевёл взгляд по комнате. Тоскливо, как человек, которого выселяют из единственного места, где всё хоть как-то понятно. Его пальцы сжались, как будто он действительно прикасался к знакомым предметам — к книгам на полках, к старой скатерти на столе, к фарфоровой чашке с выщербленным краем. Повернулся в сторону окна, где под лёгким слоем пыли висела занавеска, и будто бы хотел потянуться к ней, но так и не решился.

Он снова застыл, как это умели только мёртвые — полностью, без малейшего движения. А потом заговорил, будто торопясь уйти от мысли о расставании:

— Наверное, вы хотите узнать, что мне удалось выяснить про «Содружество»?

Я кивнул. Спокойно, сдержанно, но с готовностью.

— Признаться, именно за этим я и пришёл, — сказал я. — Надеялся, что у вас есть хоть какие-то сведения об агрохолдинге.

На тонких губах Грумова появилась ухмылка. Она была мрачная и упрямая, с налётом удовлетворения, которое бывает у тех, кто, наконец, дождался своего часа.

— Я копал под них почти десять лет, мастер-некромант, — произнёс он, и в голосе его появился азарт. — Ещё со времён Смуты. Тогда многое было не на виду, но всё уже начиналось. И теперь, раз уж пришло время — я готов рассказать всё, что знаю.

Его голос стал более чётким, как будто решимость и жажда поквитаться делали его сильнее.

— Я бы с радостью послушал, — произнес я.

Призрак немного помолчал. Подлетел к окну, выглянул во двор, на облупленный фасад соседнего дома, как будто что-то там ещё связывало его с этим миром:

— Вы знаете хоть что-нибудь про «Содружество»? — не оборачиваясь, начал он. Голос его был глухим, чуть дрожащим, как у человека, вспоминающего нечто, что лучше было бы забыть.

— Расскажите всё, — тихо сказал я.

— Смута была лихим временем, которое поменяло многое, — начал Грумов после недолгой паузы. — Все грабили всё и всех. Некоторые люди высоко взлетели, и сейчас большие и уважаемые люди только потому, что тогда быстро отбросили понятия честь и совесть, и начали ловить рыбку в мутной воде. В руках нужных людей быстро скопились капиталы, которые пахли порохом, большой кровью и сотнями смертей. И эти капиталы нужно было как-то легализовать. И тогда нескольким светлым головам пришла идея, как легализовать капиталы.

— Земля, — догадался я, и призрак кивнул. Двинулся от окна к книжной полке. Его шаги были беззвучны, но воздух шевелился:

— Во владениях Демидовых были тысячи гектар земли. Большинство из которой была пахотной, сдаваемой в аренду от Империи. А в начале Смуты Демидовых не стало. И земля сделалась ничьей. Её можно было взять. А можно было купить за бесценок.

— И тут в схеме появился мастер Клыков?

Грумов снова кивнул:

— Андрей Миронович в те времена был никем. Так мелким государевым слугой в земельном реестре. Но он знал, где земли спорные, а где — непонятно кому принадлежат. Часть земель новый Император пытался реализовать под продажу мелким помещикам. Само собой за бесценок. Зачастую, такие помещики были ничем не хуже разбойного люда. И пытались отнять друг у друга лакомые куски. Часто, в результате такой дележки лилась кровь. Либо владельцы земель оказывались в остроге. И Миронов сперва помог «Содружеству» скупить ничейные земли через подставные компании. А иногда помещики умирали при странных, невыясненных обстоятельствах. И в результате несчастных случаев на воле или на каторгах. Один повесился в конюшне. Другой умер от укуса змеи. Третий сгорел на собственной мельнице

Я молчал. Внутри уже начала складываться картина. Я знал, что он скажет дальше.

— А когда самые лакомые куски из таких земель закончились, «Содружество» начало переоформлять спорные земли путем разных афер и мошеннических схем.

— Это многое объясняет, — произнес я.

Призрак подошёл ближе. Его глаза были пугающе живыми.

— «Содружество» вливало в купленные земли колоссальные средства, которые брали в банках в кредит. И тут основателям снова повезло. Потому что банки в Смуту открывали такие же мутные люди. И большинство банков, в которых были оформлены кредиты, обанкротились. Осталась только пара, но отдать им долги не было никакой сложности. А земли, для разработок которых по бумагам покупалась техника и нанимались люди, зарастала травой. До самого конца Смуты. Но люди, которые создали эту схему, получили чистые капиталы объемом в сотни тысяч. Миронов и остальные получили должности, титулы, и вышли в Высокий Свет. Все про это забыли. Все, кроме нового начальника третьего отделения. Который и возобновил расследование. Петля вокруг Миронова начала затягиваться. Приказчик понял: счёт подан, отвертеться уже не выйдет. Впереди бессрочная каторга и бесчестье для семьи. И Миронов выбрал путь из открытого окна.

Грумов замолчал. Комната словно стала холоднее. Я чувствовал, как между досок пола поднимается сырой воздух.

— У вас остались хоть какие-нибудь доказательства?

Грумов кивнул и посмотрел в окно.

— Да, —