для оглашения, до слёз тронули их отношения с мужем. Мира Евсеевна, как в первый перерыв, почти лежала спиной на супруге, который её обхватил руками и что-то шептал на ухо. Вот, казалось бы, внешность никакая, один глаз и тот слепой, здоровья нет, посадят не сегодня, так завтра, могут и его привлечь, а он не только не уходит, а постоянно здесь и ролики помогает снимать, рискуя сам. Говорят, что он за Стариковой в Сибирь уехал с Украины в девяностые от молодой жены. Представляешь какая любовь бывает?
Дальше Хельга слушать не стала и, чтобы прекратить сплетни, громко закрыла дверь, от чего болтушки тут же примолкли, а Хельга вдруг явственно увидела взгляд, который не давал ей жизни несколько последних дней.
Теперь в нём явно что-то изменилось. Хельга решительно всмотрелась в воображаемый или, Бог знает как, материализовавшийся в её воображении взгляд Стариковой Миры Евсеевны. Сейчас в нём уже не было вынимающей душу жалости, пока не было. Старикова смотрела вопросительно, как бы интересуясь, что Хельга намерена делать дальше. Она устало опустилась в кресло и подумала с тоской, что это только первая отбитая атака, ведь мэр и его компания в покое не оставят ни Старикову, ни её, Симову Хельгу Борисовну, федерального судью холмского-5 Дворца Кривосудия и попытки сломать их «через колено» не прекратят.
За Старикову Хельга не переживала, половина суда перепевала уже её утреннее «А хрен дождётесь!», а вот как ей устоять и не дать слабину?
Хельга снова посмотрела прямо в глаз, услужливо проявленный кем-то или чем-то в её воображении, и попросила вслух:
– Поделитесь вашей уверенностью, нам обеим нужны силы, мне выстоять, а Вам выжить.
