Мы познакомились на концерте довольно-таки популярного в те годы композитора Лэя Фрэнсиса1. Она сидела в первом ряду и, задрав голову, с упоением смотрела на сцену, где неистово громыхал симфонический оркестр. Я видел, как бегали мурашки по её оголённым тонким рукам и как светились глаза, обрамлённые чёрными густыми ресницами. Казалось, она аплодировала громче всех. Тогда я понял, что мне определённо нужна именно эта женщина, как вода жизненно необходима рыбе, а небесный простор ‒ птице. Было в ней что-то такое, что нельзя описать простыми словами. Её милая улыбка, ямочки на румяных щеках, коротко остриженные тёмные волосы привлекали меня, и я уже не мог удержаться, чтобы не прикоснуться к этому существу. Она подыгрывала оркестру на коленях, которые на время превратились в воображаемое фортепиано, плакала, когда звучала знаменитая "Love Story"2, и смеялась, когда музыканты бегали по сцене, как муравьи в муравейнике, в поисках свободного табурета.
После концерта, подбирая полы бирюзового платья, она засеменила по бульвару, стуча каблучками по камням. Я пошёл за ней то ли из любопытства, то ли от страха, что не увижу её снова. Лишь в конце улицы она обернулась и ослепила меня своей белоснежной улыбкой. А часом позже мы уже сидели у неё дома и пили горячий чай с бергамотом, наслаждаясь тишиной.
Мы виделись каждый день. Я приходил к ней, а она читала мне свои стихи и играла на рояле ту самую "Love Story". Её пальцы бегали по клавишам, и рождались новые и новые звуки, которые и до сих пор эхом звучат в моей голове. Она пела, а её голос, сливаясь с музыкой, взлетал к потолку и, пытаясь вырваться на свободу, кружился по комнате.
Мы были влюблены друг в друга. Нет, мы не гуляли, не ходили ни в рестораны, ни в кино или театры. Мы просто целыми сутками сидели дома и обнимались. Я прижимал её к себе, а она брыкалась, изворачивалась, но вскоре бросала это дело и отвечала на мои прикосновения взаимностью. Эта женщина стала моей.
Когда она уходила в лавку за продуктами, или на балкончик, где искала вдохновение в окружающем пейзаже и писала очередные стихи для нового сборника, или на кухню, чтобы заварить свежий чай, я всё думал о нашем общем будущем, но мысли всегда почему-то путались в большой шевелящийся комок, распутать который у меня не хватало сил. Мы жили одним днем, не знали или не хотели знать, что будет завтра. Нам просто было хорошо вместе, и этого было достаточно.
Только в одно утро, проснувшись, мы оба поняли, что больше не нужны друг другу. Наша история любви подходила к концу. Мы сидели в полной тишине, пили невкусный остывший чай и смотрели на пыльные клавиши рояля, которые за последние недели не издали ни единого звука. Молча поднявшись с дивана, я навсегда покинул эту квартиру.
Кажется, с того момента прошла целая вечность. И всё это время, скитаясь по самым отдалённым уголкам планеты, я был одинок, как и тогда, сто лет назад, выходя из квартиры, пропитанной запахом бергамота, старых ссохшихся книг и музыки. И теперь я знаю точно, что самый лучший запах в мире – это терпкий запах музыки.
И вновь я здесь. После стольких странствий и поисков я наконец обрёл покой, сидя в этом старом зале с кожаными потрескавшимися креслами, большой и такой родной сценой, замершей в ожидании. И как сто лет назад под громкие аплодисменты зрителей выходят музыканты, готовые вновь дарить всему миру волшебство музыки, от которой бегают мурашки по коже, и которая заставляет тебя смеяться, плакать и любить.
Тут появилась она. Та, кто заставлял чаще биться сердце, кто оживлял своей лучезарной улыбкой и ямочками на щеках, кто написал вместе со мной ошеломляющую и трогательную историю любви. И медленно пройдя к роялю, она села, и в полнейшей тишине, как и тогда, зазвучали первые аккорды "Love Story". Она играла, а из-под её тонких длинных пальцев вырывалась музыка, которая, устремившись вверх, наполняла каждый закуток большого зала. Она играла, и звуки оживали, как оживали и наши с ней воспоминания. Я знал, что она меня заметила, и я знал, что аромат этой терпкой музыки предназначался лишь мне одному.
В этом огромной зале, наполняющимся запахом бергамота, старых ссохшихся книг и музыки, были только я, она и наша вечная история любви.
(Для подготовки обложки издания использована художественная работа автора)
