– Это когда?

– С 1970-х годов вплоть до… скажем, 2030-х.

– Почему?

– Из-за радиации.

– Серьёзно?

– Ага. Атмосфера и магнитное поле Земли защищают планету от солнечной и космической радиации. Считалось, что без них за время перелёта и пребывания на поверхности Марса космонавты подвергнутся слишком большой дозе облучения.

Я улыбнулся.

– Ну что, выключим свет и проверим, не начали ли мы светиться?

– Вот именно. Это было смехотворное утверждение. Учёные, которые его выдвигали, либо лезли не в свою область, либо намеренно вводили людей в заблуждение.

Я вскинул брови:

– А смысл?

– Борьба за территорию. Да, на Марсе действительно больше радиации – настолько, что каждый год жизни под куполом увеличивает вероятность заболеть раком в ближайшие тридцать лет на целый процент. Учёные, считавшие рак главным препятствием, все либо разрабатывали беспилотные зонды, либо собирались вечно болтаться на околоземной орбите. – Она подумала. – Кто-нибудь из ваших знакомых курит табак?

– Бабушка курила.

– Так вот. Если бы она переехала на Марс, но оставила сигареты на Земле, у неё было бы меньше шансов заболеть раком.

– Хорошо, – сказал я. – И что дальше?

– А то, что вероятность заболеть из-за космических перелётов или жизни на Марсе невероятно мала. С другой стороны, разбогатеть на окаменелостях тоже практически невозможно, и всё же люди богатеют. Что ж, с ископаемыми Ван Дайку не повезло – их нашли Вайнгартен и О’Райли, а его просто прихватили с собой. Бедолага выиграл в другой лотерее: стал тем одним человеком из тысячи, у которого развился рак из-за космических перелётов.

– А что потом? – спросил я.

– Это я и пытаюсь понять. Упоминания о смертельном диагнозе обрываются тридцать лет назад. Разумеется, он знал, где находится Альфа-залежь, и хотя Вайнгартен с О’Райли его обманули, у него наверняка осталась парочка хороших окаменелостей. Подозреваю, он давно мёртв, но на вырученные деньги он должен был уйти с шиком.

– Он не мог загрузить сознание в другое тело?

– Да, ему могло хватить денег, но я сомневаюсь. Не забывайте, с того момента прошло уже тридцать лет. Ван Дайк был крайне религиозен. Он верил в бессмертие души и считал, что душа не может жить в искусственном теле. Таких людей в те времена было много. Даже сейчас в Штатах остались желающие оспорить прецедент, которым послужило дело Дарксен против Хоксворта.

Мне было всего двенадцать, когда обезумевший террорист застрелил президента Ванессу Дарксен. Спасти её тело не удалось, но Говард Слэпкофф успешно убедил главу администрации президента перенести её сознание в искусственное тело: так она могла провести остаток срока в качестве трансфера и не передавать управление государством вице-президенту, который, по всеобщему мнению, совершенно не подходил на роль преемника. К тому моменту Дарксен уже была переизбрана на второй срок и не могла претендовать на третий, но многие эксперты утверждали, что трансфер бы победила, если бы могла баллотироваться по закону. Со стороны Говарда Слэпкоффа это был гениальный шаг. За Дарксен следил весь мир. Каждое её слово, каждое действие рассматривалось под микроскопом в попытке понять, изменилась ли она после переноса, и большинство, помимо идеологов противоборствующих партий, сошлись во мнении, что она осталась прежней; так и началось всеобщее признание трансферов как тех же людей, что и до переноса.

– Понятно, – сказал я. – Спасибо за помощь.

Она сняла длинную ногу с колена и встала.

– Что-нибудь ещё вас интересует? Мне правда нужно вернуться к работе.

– Нет, – сказал я. – Но спасибо.

Приподняв несуществующую шляпу, я с немалым сожалением покинул Дом Шопацкого и отправился в унылый подкупольный мир.

* * *

Остаток дня я провёл в поисках информации об Уиллеме Ван Дайке. Несмотря на революцию конфиденциальности 2034 года, направленную на обеспечение сетевой анонимности, обычно люди всё равно оставляли в интернете немало следов. Но только не Уиллем Ван Дайк – по крайней мере, не тот Уиллем Ван Дайк, который был нужен; имя оказалось до чёртиков популярным. Рори Пиковер и Лакшми Чаттерджи не обманули: тридцать лет назад его след обрывался. Бесспорно, он мог просто уехать в глушь и умереть, но я не нашёл извещения о смерти.

С наступлением сумерек я отправился в центр, где жил Рори Пиковер. Когда он впустил меня и мы расположились в гостиной с жёлтыми стенами, я сразу перешёл к сути:

– Ты обещал отвезти меня к Альфе.

Пиковер посмотрел на меня немигающим взглядом. Я ответил таким же, но стеклянные глаза не боялись прямого воздействия сухой атмосферы, и в гляделки он выиграл. Но я не собирался сдаваться.

– Серьёзно, – сказал я. – Мне нужно её увидеть.

– Там не на что смотреть, – ответил он.

На самого Пиковера тоже смотреть не хотелось; кожи на его лице до сих пор не было.

– Я понимаю. Но мне не удалось отследить Ван Дайка, а там может найтись ключ к разгадке.

– Хорошо, – сказал Пиковер, удивив меня; я ожидал долгого спора. – Поехали.

– Прямо сейчас?

– Да, конечно. – Он поднялся. – На улице темно; я не хочу, чтобы ты распознал ориентиры, так что это будет моей первой защитой. Вторая заключается в том, что тебе придётся поляризовать шлем скафандра, чтобы хуже видеть в темноте. Третьей будет извилистый маршрут, которым мы отправимся, а четвёртой – твоя усталость. Я рассчитываю, что ты уснёшь во время пути – пожалуй, даже советую, поскольку добираться нам несколько часов и до рассвета мы всё равно ничего не добьёмся.

Я надеялся заглянуть вечером в «Гнутое зубило» к Диане, но он согласился отвезти меня к Альфе; уже что-то.

– Ладно, – сказал я, тоже вставая.

– Чудесно. Уборная в той стороне, старина, – советую облегчиться перед выходом, только…

– Что?

– Нет, ничего. Я уже несколько месяцев не пользовался туалетом – трансферам он ни к чему. Надеюсь, я не забыл смыть.

Глава 17

После стычки с Джошуа Уилкинсом я на всякий случай изучил способы уничтожения трансферов. К сожалению, надёжный метод оказался только один: широкополосный прерыватель. Что, конечно, логично: их тела были созданы, чтобы обмануть смерть, а потому отличались повышенной прочностью и все жизненно важные компоненты заключались в защитную броню. Я пытался что-нибудь придумать, но достать криптонит на Марсе не так-то просто.

Тем не менее Пиковер всё равно потребовал, чтобы я оставил оружие в камере хранения западной шлюзовой станции – видимо, боялся, что я попытаюсь избавиться от него, когда доберусь до богатств. Но он не знал о ноже, позаимствованном у Дирка, а в своей наивности не додумался меня досмотреть, поэтому я оставил его в кармане.

Привыкший подмечать детали мозг напряжённо