– Как-с не было? Разве многоуважаемый Дорон Треймли не разъяснил все довольно четко? Обвиняемый желал обокрасть и, стало быть…

– Чепуха! – Тод невежливо перебил мужчину, похожего на бульдога, отчего тот настороженно замер, притворившись смущенным возмутительной неделикатностью со стороны дерзкого мальчишки. – Я хочу сказать, – поправился беруанец, пытаясь вернуть свою речь в вежливое русло, – что Артур никогда бы не совершил кражу. Воровство претит его натуре.

– А почему же тогда Дорон Треймли настойчиво…

– Просто он хочет избавиться от Артура, так как думает, что тот дурно влияет на его сына Тина. Я же знаю совершенно точно, что вся эта скверная история про нападения и кражу выдумана специально. Нет никаких убедительных доказательств, подтверждающих вышеуказанные преступления. Полагаю, что и полицаи были подкуплены…

Зал, затаив дыхание, внимал последнему свидетелю; его показания как бы ставили окончательную точку во всем процессе. Обвиняемый невиновен, стало быть, следует скорее отпустить его. Зачем затягивать процедуру?

– Вы довольно долго находились в обществе обвиняемого… Какое у вас сложилось о нем мнение? Как бы вы его охарактеризовали?

Тод криво усмехнулся и сказал, будто через силу:

– Артур смелый человек.

– Еще что-нибудь?

– Нет, это все.

Прокурор отошел в сторону; по его насупившемуся лицу бегали морщины из-за непроизвольного сжимания челюстей. Он раздумывал, что еще следует спросить. Тогда, к удивлению всех присутствующих, вперед вышел адвокат. Этот славный человечек, казалось, сладко спал во время всего процесса и только теперь пробудился ото сна. Лицо его было живо и деловито, он в нетерпении потирал руками, будто намыливая их.

– Дамы и господа… Уважаемый суд… Я бы тоже хотел, в свою очередь, задать пару вопросов свидетелю. Я знаю, что вы все устали, но ведь от двух-трех вопросиков никому не станет худо? – сумбурно и поспешно начал адвокат, лукаво поглядывая то на судей, то на прокурора, то на последнего свидетеля. Было впечатление, что он просит разрешение начать допрос, как мальчишка у своей матери, когда желает задержаться на улице до позднего вечера. Затем, так и не дождавшись ответных реакций, мужчина, похожий на короеда, подошел ближе к Тоду.

– Милейший, вы путешествовали с моим подзащитным, соответственно, знаете кое-какие подробности. Мне бы хотелось прояснить несколько вещей, чтобы ни у кого не возникало больше сомнений в невиновности нашего мальчика.

Тод нехотя кивнул головой; по всему было видно, что беруанец утомился.

– Так вот в чем, собственно, состоит мой вопросик… Поясните, пожалуйста, суду, откуда же взялся этот славный армутский ножик? Кому изначально принадлежало данное оружие?

Тод пожал плечами.

– Я не знаю, наверное, Артуру. У нас у всех были ножи; мы ими пользовались для приготовления пищи.

– Но нас-то интересует именно этот любопытный предметик… – лукаво возразил адвокат. – Давайте же вернемся к нему. Когда вы впервые увидели армутский нож?

Тод замялся, словно пребывая в некоторой нерешительности, а по его надменному лицу пробежала тень сомнения. Затем он резко, почти рывком поднял голову и в упор посмотрел в глаза Артуру, который из-под полуопущенных ресниц наблюдал за ним все это время с заметным напряжением и волнением. Их взгляды скрестились, будто рапиры, и вдруг совершенно неожиданно, губы Тода стали беззвучно произносить буквы, которые сложились в одно-единственное слово, впрочем, так и не произнесенное вслух. Любопытные зрители ничего не смогли увидеть, ибо беруанец смотрел точно в сторону обвиняемого. Зато последний, кому и предназначалось сие таинственное беззвучное послание, вполне четко разгадал слово и вспыхнул до корней волос. Странная метаморфоза произошла с его красивым лицом – губы скривились в презрительную улыбку, глаза загорелись, будто из них принялись высекать искры. Впрочем, Артур не стал ничего отвечать, однако весь его вид вполне красноречиво говорил о явной неприязни обвиняемого к личности последнего свидетеля.

Зрители, равно как и судьи, с большим интересом наблюдали за этой странной молчаливой битвой между двумя худощавыми горделивыми юношами, один из которых с неестественно прямой спиной сидел на стуле подсудимого, а второй, чуть наклонившись, стоял рядом с ним с безжалостной усмешкой, словно сам сделавшись на какое-то время суровым судьей. Увидев, что Артур не собирается ничего предпринимать, Тод легко пожал плечами, как бы вполне принимая такой ответ, и перевел взгляд на адвоката, с чрезвычайной нетерпеливостью ожидавшего ответа.

– Впервые я увидел нож ровно в тот момент, когда Артур вероломно напал на меня и принялся угрожать моей жизни.

Наверное, ни одна реплика на свете не вызвала бы такого лихорадочного волнения, как та, что была произнесена теперь в зале суда. Некоторые даже подумали, что ослышались, либо же не так поняли суть фразы. Этот новый факт из жизни обвиняемого как бы грозовой тучей повис в воздухе; многих он удивил, ошеломил, других расстроил – в основном тех, что были на стороне подсудимого. Иные злорадствовали, особенно мужчины, ибо с самого начала процесса мечтали наказать не в меру благообразного и франтоватого армута с темным прошлым. Казалось, и сам адвокат был ошеломлен подобным известием; он стоял руки по швам и в недоумении таращился то на свидетеля, на губах которого играла злорадная мстительная улыбка, то на своего подзащитного, обреченно опустившего голову вниз. Напряженное молчание царило минуты две, а потом адвокат развернулся к судьям и провозгласил хриплым и чуть дрожащим голосом:

– Дамы и господа! Уважаемый суд! Новые сведения, коварно утаенные моим подзащитным, столь поразили и огорчили меня, что, признаться, я захотел воспользоваться правом согласно статье четырнадцатой беруанского процессуального кодекса и отказаться от дальнейшей защиты клиента, который, увы, представляется в моих глазах несовершеннолетним преступником.

Судья чуть приподнялся на месте и смерил адвоката строгим взглядом.

– Вы уверены, что хотите отказаться от защиты?

Господин Никтой поспешно кивнул головой, словно уже стыдясь принятого решения.

– Совершенно, абсолютно! – живо воскликнул он. – Я шел защищать невиновного, но не преступника. В первую очередь я думаю о благе нашего общества, чистоте нравов и об искоренении всяких вредных и губительных для нас элементов. Я являюсь человеком чести и посему не могу, просто не могу переступить через свою благородную натуру и встать на сторону этого, простите, хулигана и разбойника. Что будет с нашим прекрасным обществом, если каждый возьмет в руки нож и начнет угрожать всем без разбора? Бес-по-рядок! А я, как беруанский гражданин, выступаю против всякого беспорядка. Я умываю руки! – с этими решительными словами господин Никтой быстро поклонился – дважды судьям, один раз прокурору, взял в руки свой коричневый портфельчик для бумаг и поспешил к выходу из судебного гнездима. Зрители зачарованно смотрели ему вслед, ведь только что на глазах всего