— Уж и не помню, когда в последний раз в город выезжали, чтоб знакомца не встретить. То Евстафьев, то Прилуцкий, теперь вот Ждан.

На майора Прилуцкого, соседа из Малых Удов, они наткнулись в «Экономочке» в прошлый понедельник. Святовит думал, что для своего ларечка они продукты закупают на какой-нибудь оптовой базе, а оказалось, что в магазине низких цен на Запсковье — там же, где они водку берут. Майор тут же в их тележку сунулся. Про водку спросил. Пришлось сочинить, что Невзор заказал для настойки от кашля. «А к чему так многò» А твое какое собачье делò!.. В бытность ежель любопыт такой средь соседей заводился, то на свете надолго не задерживался.

Раньше водку они покупали в «Ленте» на въезде в город, а потом узнали про «Экономочку». Кроме водки в этот раз еще по хозяйству набрали всякого. Неудобно одно, что через весь город ехать надо. В этот раз на обратной дороге завязли в пробке в центре: по Октябрьскому проспекту ползли еле-еле, только мимо детского парка ехали минут десять.

На краю парка стоит на пьедестале княгиня Ольга. В руке — крест, над головой — желтый, под злато, нимб. Малолетний Володимер, будущий креститель всея Руси, выглядывает из-под складки бабкиного бронзового плаща, толстая хоругвь в его детских руках похожа на печатный пряник.

Они снова проезжают мимо старой крестительницы на Завеличье. Эта поставлена в скверике перед Рижской гостиницей: видом попроще, да и росточком помельче. Правда, выплавил завеличенского истукана скульптор Церетели, про которого даже у них на селе слыхали. Оба памятника появились в городе в годовщину 1100-летия упоминания в христианской летописи, а до тех пор никаких Ольг в Пскове не было: ни больших, ни маленьких.

В истинной, а не в христианской летописи так сказано. Когда Ольга взялась крестить Псковщину, свою вотчину, в Ящерах старейшиной был Гостомысл, уй ея, или дядька по матери, по-современному говоря. Гостомысл отказался от новой веры, и община его поддержала. С теми, кто не хотел принять креста иноземного, Ольга была скора на расправу, но на родственника у нее не поднялась рука. Через саму племянницу-княгиню Гостомысл договорился с попом в Выбутах, что поставит тот крестик, где нужно, да оставит селение в покое.

Пока в Малых Удах прихода не открыли, они всей общиной в воскресные дни и по великим праздникам на христианские службы ходили в Выбуты, а в новолуние отцу Ящеру христиан жрали. Если тамошние попы о чем и догадывались, то вслух не говорили об этом. Из Ящеров носили в церковь мед, рыбицу, да и золотишком не обижали — всего вдоволь в их селении было, в то время как христианские деревеньки вокруг нищали.

В старину, в Золотой век, у каждого руса дом полная чаша был, лиха не ведали, податей никому не платили, кажный был сам себе хозяин. Но потом варяги на Русь пришли, трое братцев: Рюрик, Трувор да Синеус. Народ на Руси мирный был, воевать не приучен, и, пока мужи оружие ковали, пришлецы со своими дружинами уж над русской землей встали. Рюрик в Новгороде стол занял, Трувор — в Изборске, а Синеусу Белоозеро досталось.

Вместе с варягами и новые боги на Руси появились: Хорс, Велес, Мокошь, пес Симаргл, а за главного Перун-громовержец был: сам деревян, усы серебряны, брада злата. Сперва не хотели его принимать, но потом смирились: «Не велика беда, — рассудили так, — лишнему богу требу принести. Не объест».

Потом думали, что так же и с Христом ромейским будет. Но увидали цареградские попы золотых идолов в речных требищах, и глаза у них от алчности ярче того злата заблестели. Велено было всё золото с капищ изъять и передать святой церкви, а людей крестить в новую веру. В одном только Новгороде нашлись смельчаки, которые открыто против ромейской веры выступили, и были разбиты. Еще немногие затаились, как они у себя в Ящерах. А остальные безропотно колени преклонили и крест целовали. Забыли письмо, веру, имена родные, и стали все Иваны да Марьи. Тако вышли из варяг в греки.

* * *

С начала лета Андрей Евстафьев успел уже так загореть, что, если бы не штаны, то издали фигуру его можно было принять за бронзовую статую на берегу. Голый по пояс рыбак с удочкой в руках стоял в шаге от воды и не отрывал глаз от красно-белого поплавка. От звука шагов он вздрогнул, обернулся и заметил отца Александра, который пробирался к нему в рясе по бурьянистому берегу.

— Жарища-то! Господи! — Священник выудил из кармана платок и протер бородатое лицо.

В душном небе над Великой не было ни облачка. От воды вместо свежести тянуло прелой тиной. По пути от дома Алены Семеновой к месту на реке, где, как она объяснила, святой отец сможет найти Евстафьева, подрясник у него насквозь пропитался потом.

— В избе еще хуже, — ответил Андрей, поглядывая на поплавок. Через воду проступало лохматое илистое дно.

В тени под лопухами стояло пластмассовое ведро. Отец Александр сел на корточки и заглянул внутрь. В темно-зеленой воде нарезàли круги несколько мелких рыбешек.

— У нас дачка была на Пристани, чуть по реке пониже, — священник сидя указал направление. — Местечко с батюшкой знали заповедное: хариусов тягали.

— Нынче хариусы — только у соседей. И форель, и судак тоже.

Поплавок на воде пришел в медленное, но уверенное движение: то погружался, то всплывал снова с промежутком в несколько секунд.

— Окунает, значит окунь. — Александр, щурясь, поднялся с корточек.

Рыбак осторожно поднял удочку, протянул руку, но опоздал на секунду. Жирная полосатая рыбина с красными перьями сорвалась с крючка и с победным плюхом скрылась в илистой жиже у берега. При священнике Евстафьев не стал материться и только зло тряхнул выгоревшей на солнце шевелюрой.

— А сетей не ставите вы у себя в Малых Удах?

— Зять мой Генка пробовал перед Пасхой. Десять ершей вытянул, да одного утопленника, — с этими словами он мрачно ухмыльнулся, показав щербину на месте переднего зуба. — Из Ящеров приплыл от староверов, череп проломлен.

— Да какие они староверы!

— Беспоповцы. Так они говорят, — ответил рыбак и нагнулся к прикопанной в песке консервной банке за наживкой.

— Бесхристовцы тогда уж.

Андрей разогнул спину и с червем в руке вопросительно поглядел на святого отца.

— Имена, и те вон какие: Богуславы да Святовиты — хоть одно в святцах найди!

— Когда Юрка, напарник мой, пропал, я к ним ночью в деревню пошел, на