— Послушай, эскулап… я из полиции. И когда-нибудь я отсюда выберусь. Сам понимаешь, что без крови не получится. И когда вырвусь… первым я доберусь до тебя. Слышишь?..

Его глаза расширились. Он едва не выронил шприц. Взгляд забегал. Я видел, что сейчас он может отпрянуть, да ещё заорет, что ему угрожают. Но я ухватил его за полу халата, резко подтянул к себе, закашлялся, будто просил помощи.

— Тихо-тихо, — прохрипел я, одними губами, но он услышал. — Спокойно, док. Ты ещё можешь всё исправить. Помоги нам сбежать — это зачтётся тебе. Обещаю.

— Я не могу… нет… как? — забормотал он сбивчиво, замотал головой.

— Эй! — рявкнул стоявший у двери старший охранник. — О чём там переговариваетесь? Не положено!

— Ни о чём, — торопливо сказал врач, ощупывая мой лоб. — Я спрашиваю про симптомы пациента. У него действительно лихорадка.

— Я сказал: не положено! — ещё раз гаркнул старший. — Делай укол — и уходим!

— Но я же врач… Да-да, конечно, — забормотал Евгений Петрович, кивая так часто, что маска съехала ему на подбородок. — Сейчас, сейчас.

Он воткнул мне иглу в руку и начал вводить вещество. По телу сразу разлилось уже знакомое тепло, с покалыванием тянулось по венам, будто кто-то подлил в кровь горячего. Я сжал зубы, выдержал укол и продолжал кашлять, глядя на него снизу вверх. А он уже отводил глаза, боялся встретиться со мной взглядом.

Препарат действовал уже не так, как прежде. Если раньше накатывал, будто на голову вылили ведро ледяной воды. Резкий удар, мурашки по коже, искры в глазах, — то теперь всё было иначе, и мне почти не нужно было притворяться. Организм привыкал. Реакция стала спокойнее. Нет, бодрил он всё равно, и после укола я чувствовал в себе силу, прилив энергии, будто жилы налились током, мышцы готовы рвать врага. Но ненадолго. Час, может, два. Сколько именно — проверить возможности не было. Не стану же я бегать кругами по бараку или затевать драку с сотоварищами, чтобы выяснить предел своих «сверхспособностей».

Когда Евгений Петрович склонился надо мной, прикладывая ватку к плечу, я тихо прошептал, губами едва шевельнув:

— Слушай сюда, эскулап. Завтра я буду лежать так же. Ты принесёшь мне ампулу этой дряни, что всем колешь, и шприц. Дополнительную ампулу. Понял? Или я тебя достану… Когда выберусь.

Он дёрнулся, замотал головой, прошептал жалко:

— Я не могу… они все под строгим учётом… я не знаю… я…

— Хватит базарить! — снова рявкнул старший. — Всё, закончил? На выход!

Доктор торопливо кивнул, прижал к моему плечу ватку со спиртом, убрал шприц и зашагал назад. Уже проходя к двери, оглянулся через плечо, натянуто улыбнулся уже всем присутствующим:

— Ну что… тогда до завтра, товарищи.

— Да пошел ты… — плюнул в его сторону Ворон. — Тоже мне товарищ.

— Ой, знаю, знаю… вы все меня ненавидите. Но поверьте, я не желаю вам зла. Мы все люди. Вам нужно время, я понимаю. Я высококвалифицированный хирург, я не могу вот так просто погибнуть рядом с… рядом с такими как вы. Я…

Договорить он не успел, потому что Ефим швырнул в него свой сапог. И докторишка поспешил убраться вон. Дверь за ним захлопнулась, засов встал на место.

А мы, как всегда полуголодные, ждали завтрака. Вместо мутной жижи, которую раньше приносили, в этот раз нам приволокли наваристый суп. Густой, с макаронами, тушёнкой и картошкой. Ничего особенного, если ты на воле, а тут — просто праздник. Ложка в кастрюле стояла, всё переварено до вязкости, но запах шёл такой, что у всех в животах заурчало.

Я зачерпнул, попробовал. Горячее, жирное, с привкусом тушёнки. Когда голодаешь, тушенка кажется самым вкусным блюдом на свете. И главное — калорийное. Не то что прежняя баланда, от которой только худели и еле держались на ногах. А силы нам, ой, как нужны… для побега.

Нежданной щедрости тюремщиков все, конечно, обрадовались, шумно хлебали, кто-то даже шутки отпускал. Дед Ефим, облизывая ложку, кидал предположения:

— А может, подобрели наши мучители? Совесть проснулась? А?

— Вряд ли, — сказал я вслух. — Такие просто так ничего не делают…

А про себя подумал, что не доброта это ни хрена… Нас готовят к чему-то серьёзному.

К бою? Возможно…

* * *

Отряд зэков снова гоняли по тайге. Многокилометровая пробежка стала для них таким же обязательным распорядком, как прием пищи или перекличка. Звериная тропа вилась по склону, узкая, скользкая от дождей. Под ногами хлюпала грязь, камни выскальзывали из-под подошв, корни цеплялись за ноги, мешали бежать. Склон уходил вверх всё круче, заставляя тяжело дышать и хвататься за кусты.

Внизу, у подножья, маячили автоматчики, чёрные силуэты в балаклавах. Замыкал цепочку группы «Б» инструктор — тот самый, что бегал вместе с ними ежедневно. Но особо не напрягался, сразу было видно, что хорошо подготовлен и для него это что-то вроде разминки.

— Фух… не могу… — прохрипел Сергеич, самый возрастной из группы. — Лёгкие к хренам ща выплюну.

На вид ему можно было дать все шестьдесят, хотя, скорее всего, было гораздо меньше. Просто зона и распутная жизнь износили тело. Инженер не набирал стариков в группу «Б», понимал, что слабые долго не протянут.

Зэк уселся на мокрый от дождя валун.

— Вставай, — к нему подошёл Кирпич, подхватил за локоть.

— Да погоди ты, — прошипел Сергеич, схватившись за бок. Голос стал тише: — Я притворяюсь. Пусть ближе подойдёт… автомат заберём.

Он скосил глаза на инструктора, что держался метрах в двадцати-тридцати позади ниже по склону.

— Не время пока, — отрезал Кирпич, тоже шепотом. — Хера ли ты сделаешь с одним автоматом? Внизу-то их вон сколько. Вертухаев…

— Ну по башке камнем, волыну отожмем, и привет! Дёрнем через лес, через сопку, вон туды? — он кивнул наверх. — Метров полста до гребня осталось. Ну?

— Там хода нет, — буркнул Кирпич. — Скалы отвесные. Тропка — только козе пройти. Нас быстро возьмут. Дроны у них есть, беспилотники с камерами, я видел. Сопка лысая, как твоя коленка. Мы там как на ладони будем. Обложат как волков… Ни хера твой план не сработает. Позже дернём. Сейчас не время.

— Задолбало всё это… — процедил Сергеич, но Кирпич резко глянул на него.

— Тихо, — осадил