– Если будут какие-то важные новости, городовые сразу же нас известят. – Подошедший сзади Николай Павлович тронул девушку за плечо. – А сейчас нам нужно вернуться в дом, дорогая. Разве вы не чувствуете: солнце палит всё сильнее?

И Зина только теперь ощутила, что даже платье на ней как будто источает жар. А из-под шляпки по её лицу стекает пот. Так что она приняла руку, поданную ей Николаем Павловичем, который тотчас повёл её к линейке. Там вместе с Антипом уже сидел Андрей Иванович Левшин, а в ногах у него лежал ужасный клеёнчатый свёрток.

Повозка тронулась с места, едва в неё забрался господин Полугарский. Но Зина несколько раз оглядывалась, пока они катили в сторону господского дома. Оглянувшись в первый раз, она увидела, как к воротам подъехали одна за другой две крестьянские телеги. Во второй раз она обнаружила, что с одной из телег сошла и о чём-то разговаривает с Натальей Степановной баба в чёрном платке и цветастом платье, наверняка давешняя Зинина знакомая – Прасковья. Девушка подумала даже: может, она нашла на станции её кошелёк и приехала, чтобы его вернуть?

А оглянуться в третий раз дочку священника заставил звук, какой обычно издаёт колокольчик под дугой тройки. Был он приглушённым – то ли потому, что доносился из отдаления, то ли из-за той пелены, что окружила усадьбу. Но сама тройка возле ворот ещё не показалась, и больше Зина даже оглядываться не стала. Она знала точно: её Ванечка на тройке не ездил, поскольку править ею не умел.

5

– Всё, что я рассказала, – правда. – Агриппина Федотова не отвела взгляд – смотрела в глаза Ивану. – А насчёт новой жертвы – эти умники, пожалуй что, и её принесли бы. Но у них возникла проблема: они не знали, кому именно её нужно приносить. Ведь в древнеславянском пантеоне было несколько солнечных богов: Хорс – бог Солнца как небесного светила, Сварог – бог небесного огня, Дажьбог – олицетворение солнечного света. А тамошние горе-кудесники не знали, гнев какого именно бога они вызвали. И опасались, что всё сделается только хуже, если жертву они принесут не тому, кому нужно. Ну, а что касается того, почему я отпустила туда Зину…

Агриппина Ивановна запнулась: говорить ей явно не хотелось. Поезд уже проехал, шлагбаум подняли, и тройка покатила дальше. До усадьбы, как сообщил Алексей, оставалось менее версты. Железнодорожный переезд находился существенно ближе к Медвежьему Ручью, чем станция, заезжать на которую они не собирались. Так что Иван поторопил Зинину бабушку:

– Так в чём же дело? Неужто вы не могли предупредить свою дочь Аглаю – сообщить ей, что в Медвежьем Ручье небезопасно?

– Всё дело в том, – Агриппина Федотова испустила вздох, – что в Живогорске назревает нечто очень страшное. По-настоящему страшное. Хуже всего, что там творилось прежде. Потому-то я и не покинула город, только создала видимость своего отъезда. Хоть предотвратить то, что грядёт, мне и не под силу. И я не хотела, чтобы Зина находилась в Живогорске, когда всё начнётся. В Медвежьем Ручье, по крайней мере, до недавнего времени было безопасно.

– До недавнего времени? – Иван Алтынов возвысил голос – и не потому, что хотел перекрыть грохот колёс отдалявшегося состава. – Но сейчас-то что там произошло? И как вы узнали о произошедшем? Кто вам сообщил?

Неизвестно, соблаговолила бы ответить Агриппина Федотова или нет. Но Иванушку её ответы внезапно перестали интересовать. Подавшись вперёд, он вперил взгляд в две белые невысокие башенки, обрамлявшие ворота усадьбы, в которую они направлялись.

Впрочем, не сами эти башенки привлекли его внимание. Подле них наблюдалось что-то вроде небольшого столпотворения. Ближе всего к воротам усадьбы, которые были закрыты, стоял элегантный двухколёсный экипаж-ландолет. В нём восседала грузная дама, как показалось Иванушке – весьма преклонного возраста. Чуть позади ландолета стояли одна за другой две мужицкие телеги, в которых сейчас никто не сидел: четверо мужиков и одна баба ошивались перед воротами. Однако вплотную к ним не подходили. А когда Алексей остановил алтыновскую тройку саженях в пяти от телег, Иван заметил, что за воротами, на территории самой усадьбы, маячат фигуры двух городовых. Странное дело: они выглядели какими-то размытыми, как если бы купеческий сын взирал на них сквозь слой воды.

Эрик зашевелился, приподнялся на задние лапы, упёршись передними в край корзинки, и впился взглядом в створки ворот. Взгляд его был насторожённым, недобрым – словно он следил за сворой голодных собак.

– Да тут и впрямь что-то приключилось неладное… – пробормотал Алексей, смотревший то на ворота усадьбы, то на ограду, то на людей, собравшихся здесь.

И появление алтыновский тройки тоже незамеченным не осталось. В её сторону повернули головы все, включая старую даму, сидевшую в ландолете. А потом от небольшой толпы отделилась баба в причудливом одеянии: в чёрном головном платке, но при этом в ярком платье из цветастого ситца. Поднимая пыль своими потрёпанными кожаными ботами, она подошла к тройке с той стороны, где ехала Зинина баушка, и с поясным поклоном произнесла:

– Здравствуй, Грушенька! Давненько ж мы с тобою не виделись!

Иван Алтынов даже не сразу понял, что обращается она к Агриппине Федотовой.

Глава 9

Огонь-Сварожич и дуэльные пистолеты

20 августа (1 сентября) 1872 года. Воскресенье

1

Зина, Николай Павлович и господин Левшин снова расположились в хозяйском кабинете. Окна его выходили на запад, и жара здесь не так донимала, как, скажем, в столовой – с окнами, смотревшими на восток. Любаша по приказанию Николая Павловича подала им поздний завтрак прямо сюда. А сама побежала к воротам: отнести водицы караулившим их городовым. Еда у них имелась: им оставили господскую корзинку со снедью. Воды же там была всего одна бутылка – смехотворно мало при том немыслимом, чудовищном зное, на котором им предстояло находиться.

Хозяин дома сидел за своим столом, на котором горничная оставила подносы с закусками. Андрей Левшин с перевязанной головой восседал на диване. А сама Зина устроилась на стуле – через стол от