Ворон шагнул к ней, обхватил за плечи, прижал к себе, стараясь удержать.

— Тихо-тихо, Лизка, — шептал он. — Держись. Ну, ну, успокойся.

Но она вырывалась, брыкалась, царапала его руки, даже попробовала укусить, будто обезумела.

— Тише, дамочка, — протянул врач гнусаво, и в голосе его сквозило неприятное и холодное. — А то вас переведут в другой барак. А там… Там вот такой контингент… — он повернул голову и медленно кивнул на урку.

Лизу как будто окатили ведром ледяной воды. Она дёрнулась в последний раз, вскрикнула сипло и вдруг затихла, обмякла в руках Ворона.

— Следующий! — скомандовал врач.

Евгений, интеллигент в очочках, шагнул вперёд. Подкатил рукав, протянул руку. Врач ввёл иглу в плечо. Евгений сглотнул, лицо у него перекосилось, и он торопливо зашептал:

— Коллега, послушайте… — обращался он к медику. — Да, да, я тоже врач. Это какая-то ошибка. Чудовищная ошибка. Вы должны передать своим хозяевам, что я могу быть полезен. Я высококлассный специалист. Я смогу оказывать содействие. Я вас прошу… Умоляю…

Врач даже не дослушал. Брезгливо сморщил нос, словно услышал что-то неприятное. Выдернул шприц, прижал к плечу Евгения ватку, смоченную спиртом, и отмахнулся:

— Следующий.

Голос его был всё такой же гнусавый, механический. Но в этом «следующий» прозвучало больше равнодушия, чем если бы он просто промолчал.

Так каждый по очереди получал свою дозу неизвестного препарата. Кто-то морщился, кто-то принимал укол с терпеливой покорностью. Игла гладко и беззвучно входила в кожу, щелчок ампулы — и всё. Оставалось только гадать, что именно они нам колют и какой в этом смысл.

— Что это за дрянь? — спросила Оля, прижимаясь ко мне.

Голос её дрогнул, но она держалась.

— Не волнуйся, — ответил я, стараясь, чтобы прозвучало спокойно. — Нам придётся это принять. Как видишь, остальные уже не первый раз под иглой. И ничего с ними не случилось.

— Ага, ничего, — возразила она. — Ты видел их глаза, когда они едят эту баланду? Будто звери, что накинулись на дичь.

— Просто оголодали люди, бывает, — сказал я, хотя самому было тревожно.

— Я не хочу стать такой, как они, — в голосе Оли прорезался надлом, первый раз за всё время.

Держалась она стойко, но ведь предел есть у любого. Она уткнулась взглядом в пол и шёпотом добавила:

— Максим, за нами ведь придут. Нас будут искать. Ну не может же пропасть столько людей, и чтобы не искали!

Я молчал. Она подняла глаза и сказала уже громче:

— Нет? Никто нас не ищет… Жаль, что ты не работаешь в полиции. Ты бы нас всех спас.

Я криво усмехнулся:

— Думаешь, полицейский бы справился? Не знаю. Но обещаю: сделаю всё возможное. Я пока думаю, ищу выход.

— Я не хочу здесь умереть, Максим, — голос её задрожал. — Это место гиблое. Тайга, горы… Здесь глухомань. Я сразу вижу: ни электролиний, ни просек, никаких дорог. Нас будто привезли хоронить. Я геолог, я разбираюсь в тайге…

Я сжал её руку. Ответить не успел — в бараке резко прозвучал голос врача:

— Ну что, голубки, — сказал он, готовя шприцы, — кто первый? Вы только и остались.

Я вышел вперёд.

— Давай, эскулап херов, — сказал, глядя ему прямо в глаза.

Подошёл, задрал рукав. Он с какой-то нарочитой злостью уколол мне плечо, словно хотел причинить боль. Игла вошла резким ударом.

Я только усмехнулся. Эту боль я почти не чувствовал. Видимо, организм, когда всё время на адреналине, перестаёт замечать такие мелочи, как прокол и давление жидкости под кожей. Даже если удар шприцом нарочно сильный.

* * *

Он ввёл мне препарат, и я сразу понял — это он, тот самый. Тот, что когда-то сам себе вколол в подземелье у Ландера. Его ни с чем невозможно было спутать по ощущениям. Сначала по венам будто побежали тысячи мелких разрядов, электрические искры пробили каждую жилку, достали до самой глубины. Волоски на затылке встали дыбом, пальцы зачесались изнутри, даже уши, и те горели, словно я очутился у костра.

Прилив сил накрыл резко и мощно. Казалось, я могу вцепиться в стену и выдрать доску вместе с гвоздями. Но лицо держал каменным, будто ничего не произошло. Нельзя показывать. Если они поймут, что препарат действует на меня так сильно, дозу урежут или вовсе перестанут колоть. А мне, наоборот, нужно больше. Ещё. Ещё…

Почему именно так это зелье на мне работает, я не знал. На Шульгина оно действовало, на того же Дирижёра тоже, и на прочих, кого мы видели. Недаром они охотились за левшами, видимо, для них этот фактор ключевой. Но со мной всё было иначе. Может, потому что я не простой подопытный, а человек вдвойне. Во мне живут два слоя: прошлый я, Лютый, и нынешний — Максим Яровой. Конечно, я один и тот же, но эта странная комбинация сознания и тела дала особую чувствительность к зелью. Так? Не знаю…

Я отошёл от столика спокойно, лениво, будто ничего не почувствовал. Бросил Ольге ободряющий кивок: мол, иди, не больно. Она всхлипнула, шагнула вперёд и, когда игла вошла в плечо, ойкнула тихо, больше от страха, чем от боли.

— Всё, процедуры окончены, — сказал врач своим бесцветным голосом. — Следующий укол завтра.

Он развернул тележку и покатил её назад, к выходу, за ним двинулись автоматчики. А нам осталось только ждать завтрака и нового дня, который грозил быть ещё тяжелее вчерашнего.

— Коллега, постойте! — вдруг выкрикнул Евгений и рванулся за врачом. Схватил его за белый халат, но тут же получил прикладом в лоб. Упал на пол, глаза выпучил в мольбе, а по лбу тонкой струйкой побежала кровь.

— Вы обещали… поговорить с хозяевами… — прохрипел он, поднимая руки, будто хотел ухватиться за воздух.

Врач остановился, обернулся, нахмурил брови. Голос его прозвучал холодно и с презрением:

— Конечно, я поговорю. Но боюсь, что такие ничтожества, как вы, моим хозяевам не пригодятся.

— На, сука! — вдруг заорал урка и рванулся с места.

Пока автоматчики били Евгения прикладами, отталкивая его, Лёнька незаметно скользнул к стене, двинулся вдоль неё, пригибаясь, и достал заточку. Откуда она у него взялась — чёрт его знает. Узкая, длинная, стальная, с остриём, подточенным до состояния жала. Металл поблёскивал, и сразу было ясно, что это оружие в руках у