Мигель резко перебил его, повернувшись к публике в зале:

– Вы на самом деле верите во всю эту чушь? Виктор вырос в убогом приюте, иначе он не говорил бы о тюрьме как о “шансе”. Тюрьмы были грязными и переполненными, а одиночные камеры использовались в исключительных случаях…

Ему возразил Йохан, который еще не выступал:

– Вот именно. Теперь другие времена. Все тюрьмы отстроены заново, и в каждой свои порядки. К тому же они оснащены стеклодисплеями!

Мигель вышел из себя:

– Новые тюрьмы – это аквариумы, в которых изнывают от тоски приговоренные. Они сходят с ума, потому что за ними постоянно наблюдают, а они не видят ни одного человеческого лица. Стены из односторонних зеркал – одна из самых садистских идей. У заключенных нет личного пространства, нет ни горизонта, ни убежища, ни окна, но, разумеется, у них имеется телевизор. Как можно желать этого ребенку? До ареста Жюль был вполне счастлив. Он жил с отцом в маленьком домике, конечно скромном, но уютном. У него была кошка и вольер с птичками. Жюль почти все время проводил на воздухе, его не выращивали в капсуле, как наших детей. Он познакомился с Камиллой два месяца назад. Она предложила ему зайти в свой дом, потом закрыться в кровати-саркофаге. В их возрасте все мечтают о первом романтическом поцелуе, а не о постели в форме гроба. Ваша “антиагрессивная система” обернулась ловушкой. Не будь ваших дурацких изобретений и всех этих жестких правил, направленных на нашу защиту, Жюль не сидел бы сегодня в клетке для подсудимых.

Пабло жестом призвал сына успокоиться. В наши дни гнев не входил в число одобряемых эмоций. Мигель послушался и завершил свою речь спокойно, без лишнего пафоса:

– Я прошу вас только принять во внимание его возраст. Двенадцать лет. Он, безусловно, заслуживает второго шанса. Будьте живым доказательством того, что “благожелательность”, как вы говорите, – не пустое слово…

Надира пригласили выступить в конце заседания. Французские адвокаты лишились права надевать мантию, однако теперь они носили на рукаве белую повязку, чтобы отличаться от судей. Надир прочистил горло и вышел на край сцены:

– Дело Жюля Перетти дает нашему обществу возможность покончить с долгой эпохой вседозволенности. Теперь, когда возраст уголовной ответственности снижен, и это был свободный выбор французов, никто не поймет, если Жюль не будет наказан. И что еще хуже, мы можем создать прецедент. Любой подросток двенадцати лет сможет напасть на юную девушку, зная, что ничем не рискует. Кроме того, с Жюлем встретился психолог и не обнаружил у него никаких искажений в восприятии своих действий. В своем отчете он подчеркивает, что Жюль обладает “нормальным рассудком” и что его поступок не может объясняться “никакой ментальной патологией”. Он действовал осознанно, а значит, должен осознанно принять расплату. Мы не станем выносить суровый приговор, я попросил семь лет. Признайте, что за попытку изнасилования, отягощенную попыткой убийства, это мягкое наказание. В прежние времена адвокаты говорили, что лучше сотня виновных на свободе, чем один невинный в тюрьме. Последствия этого юридического вздора сейчас перед нами. Сомнение отныне следует истолковывать в пользу пострадавших, и только их.

Филомена в бешеном темпе снимала зрителей для своего Инстатока. Она выкладывала фотографии в реальном времени, сопровождая их эмодзи “бокал шампанского” и подписью JUSTICE FOR CAMILLE![7] Жюль поднял голову. Судьи приготовились голосовать. Он не сводил глаз с отца до самого конца заседания.

Лу сохранила лишь одно фото Надира: момент, когда он завершал свою речь. Он в исступлении выпучил глаза. Даже его руки выражали ликование. Он воздел их вверх и развел в стороны, повернув ладони к небу, вены у него набухли и, казалось, были готовы лопнуть. На заднем плане смутно виднелся Жюль.

XXVII

Обогнав Лу и Пабло, я пошла вперед с ощущением, что теперь немного лучше знаю Пакстон и его обитателей. Мигель был раздражителем для всего района, слишком ярким и совершенно равнодушным к общественному признанию. Роза была замкнутой, она стала невидимкой еще до того, как исчезла. Я также знала, что дело Перетти создало дополнительное напряжение у них в семье и в их отношениях с соседями. Я размышляла на ходу, но с каждым шагом моя уверенность таяла. Мне нужно было время, я хотела встретиться с Ольгой, расспросить ее о погибшем брате, о лечении сестры в психиатрической больнице, побольше разузнать о Мило, о том, что именно он делал с животными, и почему у него в комнате стояла набитая шнурками коробка. И о дне рождения, которого не было… Я не могла себе представить, о чем буду писать в отчете. Между тем мне нужно было сдать его завтра.

Давид не вернулся домой. Он оставил письмо на столе в гостиной. Написанное от руки, а это был плохой знак. Он наконец ушел. Набрался смелости меня бросить. Не знаю почему, но эта новость меня не огорчила. Я плакала и была рада, что плачу, потому что со мной этого давно не случалось. Во мне что-то лопнуло. Я больше не верила в безопасность. Мне больше не нравились зоопарки. Я полюбила жизнь, которая причиняет боль, которая изматывает и разочаровывает. Мне нравился Давид, только что бросивший меня, притом что все вокруг клялись друг другу в верности. Мне нравилось признавать, что я немного расстроюсь, а может, даже погрущу следующие несколько дней. Грусть – это не так уж грустно. Мне это было знакомо. После смерти отца я думала, что никогда не оправлюсь. Я терпеть не могла, когда меня утешали. Я хотела в полной мере пережить эту боль, отдавая дань своей любви к нему. Я видела его таким большим, таким сильным, а он вдруг стал холодным и беззащитным. Я брала его за руку, а она безвольно падала. В наши дни, когда кто-то умирает, об этом сначала объявляют и только потом горюют. Близкие быстро выкладывают сообщение, снабдив его фотографией усопшего, чтобы продемонстрировать свою печаль. Друзья делятся сообщениями. Прежде чем погрузиться в печальные раздумья, надо проявить себя, высказаться. Рассказ о мертвых, рассказ о живых: мир – это роман, а книги – правда. Может, поэтому я так люблю литературу. Потому что она никогда не лжет. Кстати, книги меня предупреждали: любовь коротка, и поэтому ты будешь ее искать ради секунды безумия, которая дороже вечности, ради того, чтобы почувствовать себя особенной, хотя это банально.

В доме было пусто. Тесса тоже не пришла. И тоже оставила мне записку. Вернее, отправила сообщение:

Переночую у Кати. Не