«А что ты хотел сказать сначала?»

– Душа… – объяснил Баст то, что имел в виду, говоря о сердце. – В общем, я думаю, ты это знаешь, но я обязан все-таки сказать вслух. Я тебя люблю, Вильда.

«Господи! – успела подумать Вильда, вспыхивая от его слов, как сухой хворост от искры. – Как же трудно тебе даются самые простые слова?!»

Она качнулась к Басту, почувствовала объятия крепких рук и вкус его губ и окончательно потеряла голову.

Но время, к сожалению, лечит такие внезапные «недуги» слишком быстро. Прошло сколько-то упоительных минут «вне себя», быть может, полчаса, но никак не больше, а она уже могла дышать и слышать, и видела вещи такими, как они есть.

– Как думаешь, вода холодная? – спросила она, поднимаясь с травы.

– Не знаю, – покачал головой Баст, он улыбался и смотрел на нее с нескрываемым восхищением.

– Баст! – рассмеялась Вильда, взмахивая руками. – Не смотри на меня так! Я не гравюра Велфля!

На самом деле она наверняка была много лучше всего того, что могли изобразить Велфль или Вегенер[96]. Там ведь всего лишь гравюры, штрихи на бумаге, а здесь живая красивая женщина в… Ну, в общем, после приступа бурной страсти она осталась в одних чулках. Черт знает, как это у него получалось, но порой она не успевала даже сообразить, что Баст ее раздевает, а одежда – вот она, – разбросана по всей комнате. А может быть, дело было вовсе не в нем, а в ней, в том, что с ней происходило, когда Баст ее обнимал?

– Я не гравюра Велфля! – сказала она, смеясь.

– О, да! – серьезно кивнул Баст. – Ты много лучше!

* * *

– Ну, – сказал Баст, когда она выбралась из воды, обтерлась заботливо припасенным им махровым полотенцем, оделась и устроилась по другую сторону «накрытого» мужем «стола», так сказать, лицом к лицу.

– Ну, – сказал он, разливая белое вино по стаканам. – Характер наших с тобой отношений мы уже выяснили, не правда ли?

– Так, – чинно кивнула Вильда, принимая стакан из рук Баста. – Все так, мой рыцарь, к тому же мы с вами являемся супругами перед лицом господа и государства…

– Аминь! – усмехнулся Баст.

– Прости! – вскрикнула она, чувствуя, как лицо заливает краска.

– За что? – удивился Баст. – Ты права. И я хотел бы расставить все точки над «i».

– Расставляй, – согласилась Вильда и отпила немного вина, чтобы успокоиться.

– Кайзерина останется с нами столько, сколько пожелает сама, – твердо сказал он и посмотрел Вильде в глаза. – Считай, что это конкубинат[97]. То есть, с точки зрения римского права, Кейт, разумеется, не конкубина, но ты же знаешь, она на твое место и не претендует. Формально она замужем, и такое положение Кайзерину вполне устраивает. Вопрос, устраивает ли тебя?

Вот это был вопрос так вопрос. И что она должна была ответить?

«Вероятно, правду».

А правда, оказывается, была – ох, как – непроста! Совсем не проста, сложна, запутана и скрыта под множеством неправд, полуправд, четвертьправд… Но ответ, как ни странно, пришел сам собой.

– Устраивает, – ответила Вильда, но не удержалась и добавила: – Ты ведь это хотел услышать?

– Не совсем, – покачал он головой и достал, наконец, сигарету.

А то Вильда даже удивляться начала: такой напряженный разговор, да еще после близости, а он все еще не закурил!

– Я хочу знать твое мнение, – объяснил Баст. – Твое, а не мое, как оно тебе видится.

Вильда помолчала мгновение, снова обдумывая данный уже ею ответ, но, как и прежде, не нашла в нем ошибки или притворства.

– Это мое мнение, – подтвердила она и протянула руку за сигаретой.

Баст посмотрел на ее руку, усмехнулся и, склонив голову, поцеловал чуть вздрогнувшие от прикосновения его губ пальцы. Лишь после этого он вложил в них дымящуюся сигарету.

– Тогда переходим к следующему вопросу, – он спокойно пронаблюдал за тем, как Вильда затягивается, покачал головой и взял из оставшегося открытым портсигара еще одну сигарету. – Ты ошиблась, мы не прощаемся. Ты едешь со мной. Кайзерина тоже едет, но в поездке будет сама по себе. Во всяком случае, ты можешь и даже должна обмениваться с ней колкостями, ревновать меня к ней и вообще ко всем бабам вокруг, например, к Виктории Фар…

– Постой! – искренне удивилась Вильда. – «Танго в Париже» тоже едет? Куда мы едем?

– Не все сразу! – остановил поток вопросов Баст. – И вот, к слову, ответ на еще один твой прежний вопрос, Ви. Пикник? Да, пикник, – кивнул он, как бы подтверждая сказанное. – Зачем? Затем, чтобы поговорить о разных сложностях нашего бытия. Такой ответ тебя удовлетворит?

– Пожалуй, – кивнула в ответ Вильда, начиная понимать, что все гораздо сложнее, чем она подумала вначале. Гораздо, гораздо сложнее…

«Über, mein Gott!»[98]

– Тогда давай поговорим вот о чем, – предложил Баст, внимательно наблюдая за ее реакцией. То есть Вильда только сейчас, воскликнув мысленно «О, мой бог!», поняла, как на нее смотрит муж.

В его взгляде чудилось такое… Все та же непонятная и необъяснимая боль и в то же время… холодное внимание прицеливающегося стрелка. Не охотника, потому что без азарта, но зато с жестокой решимостью…

– Тогда давай поговорим вот о чем, – сказал Баст. – Вопрос в том, насколько я могу тебе доверять?

– В чем доверять? – опешила Вильда.

То есть она вроде бы чего-то в этом роде сейчас и ожидала, и все равно вопрос застал ее неготовой.

– Во всем, – улыбнулся Баст. Вот только улыбка у него вышла невеселая. Неправильная улыбка.

– Я дала тебе повод сомневаться?! – вспыхнула она.

– Пока нет, – отрицательно мотнул головой он. – Но и я не дал тебе повода встать перед выбором.

– Так дай! – почти зло предложила рассерженная на мужа Вильда.

– О том и речь, – спокойно, словно не заметив ее реакции, кивнул Баст. – Мы никогда не обсуждали с тобой мою службу или мои политические взгляды…

– Но когда ты уезжал в Амстердам… Ты помнишь? – вот Вильда их прощание помнила очень хорошо, но, возможно, он…

– Помню.

– Я готова была ехать с тобой в эмиграцию, – с кислой миной и с настоящей оскоминой на зубах призналась Вильда. – И это притом, что ты тогда… – она покраснела, как девчонка, впервые заговорившая о половой близости.

– Вот как…

И это все, что он мог ей сказать?!

«Hurensohn!»[99]

– Мне очень важно, чтобы ты доверяла мне… – продолжил он после короткой паузы. – Моя служба и мои обстоятельства таковы, что я не всегда могу тебе сказать,