Возле второго подъема на стену, ровнехонько с моей стороны, зашевелилось пламя – отряд вот-вот собирался перегородить мой единственный путь на волю. Набрав воздуха в грудь, простившись с жизнью, я завопил:

– Он там, за поленницей! Я вижу, вижу! Лови его!

Я размахивал факелом, не позволяя присмотреться – издали в полутьме все похожи друг на друга.

– Лови…

Нет страшнее мига, когда замирают солдаты и смотрят в твою сторону, щурятся, соображают… И нет облегчения слаще – когда теряют интерес.

Гвардейцы ломанулись в самое сердце крепости, вниз по приставной лестнице. К великой беде – не все. Отряды у ворот так и остались на страже. Я выбил себе от силы еще тридцать шагов, на ходу доставая веревку…

– Ушел!

– Быть не может…

– Ищите, стервецы, не то я вам…

Нет, все сорок. Запыхавшись, я настиг северную башню и миновал жаровню. По счастью, спустившийся дозор смотрел во двор.

– Ну, чего там? – с нетерпением крикнул солдат у третьей жаровни, прямо у самых ворот.

– Нету его!

Я покосился на колья и почти взвыл от досады. Прошел слишком мало – в этой части города меня зажмут вернее, чем в крепости.

– Ну чего там, чего? – спрашивала двойка, лениво свесившись за ограждение.

У следующей жаровни стояла троица. Было поздно соображать что-то новенькое, коли меня спросите. Я пробежал мимо них.

– Эй, ты куда?.. – тупо спросил гвардеец, не рассмотревший меня с правого бока.

Его приятель оказался смекалистее:

– А ну стой, сука!

Теперь бежали мы вчетвером. Я сбросил факел, и уже видел западную башню. Местечко, где можно спуститься. Местечко, где славные невысокие крыши. Укрытие от стрел…

– Он здесь! Сюда! – визгливо крикнули в спину.

Я толкнул плечом дверь в башню, обернулся, вдел запор – и тут же с той стороны в полотно что-то врезалось.

– Выбивай!

Проскочив ко второй двери, я выбежал под небо, опрокинул жаровню со стены, но не успел собрать петлю – увидел отряд, спешивший навстречу. Два гребаных стрелка из трех. Я рванул обратно – и тут же пожалел: на второй двери не было засова. Осмотрел стену – мелкие бойницы, лестница. Путь наверх. Там – бойницы шире, а над ними – небольшой свес кровли. Я ухватился за него, как утопающий. Зарычал, стараясь подтянуться, толкался ногами… до чего тяжелая вещица – самострел!

Внизу трещала дверь, и второй отряд уже топтался у перевернутой жаровни. Я выполз на крышу, отдышался в грязные ладони. Глянул вниз – слишком высоко. Придется спуститься ниже. Хрясь! В дело пошли топоры? Я бесшумно сделал крюк по верху башни. Дверь выбили, продолжая угрожать.

– Ну, сучий ты…

Два отряда сошлись под крышей. Я, молясь всем богам, спустился туда, где недавно был первый, как лисица путает след…

– Вы его видели? – спорили в башне.

– …кто жаровню сбил, дурни?

– Только что тута был! Вот энтими глазами его…

– Коли видел, так куда он девался? Под землю?

– Туда пошел!

– А мы откуда по-твоему, а?

Кто-то громко сплюнул.

– Клянусь, я врежу, коли еще его кто заметит…

Самострел – тяжеленная и бестолковая вещица… до тех пор пока не сгодился. Я зарядил его, и руки вовсе не дрожали, как бы ни пророчил мне Веледага. Затем отставил в сторону, собирая прочную петлю. Проверил, ходит ли веревка в собранном ушке, перекинул ногу через частокол…

И без того разбитая дверь в башне отворилась с громким скрипом. Яркий свет факела красил огромного бойца когорты в рыжий. Борода по грудь, мелкие черные глаза и увесистый топор. Огонь факела показал и меня.

– Ты!.. – выдохнул Бурый.

В его глазах за короткий миг я увидел все: пробитый висок Живчика, грязную обмотку кортика, камень, на котором нацарапали «Рут».

Коли меня спросите, я вам скажу: не было времени что-либо растолковывать. А даже если бы и была у нас такая блажь, дело говорило само за себя. Я носил приказ Веледаги. Я получил имя от него. Забрал то, что обещал старой когорте, и так и не сознался, что жив-целехонек. Мы стояли в паре шагов друг от друга. Бывает такой короткий миг, когда руки делают все сами. Я приблизился и накинул широкую петлю на плечи Бурого, пока тот делал замах.

– Ты что… – прорычал он и завертелся, пытаясь высвободиться.

Из проема показался еще один солдат.

– Он здесь! Зде-есь!

Я вытянул веревку левой, стянув Бурого под грудью – тот отступил, невольно помогая мне закрепить петлю. Выхватил арбалет, выстрелив без упора, навскидку, как богам будет угодно. Болт пролетел в двух наперстках от ребер Бурого, разорвал стеганку у подмышки.

– Гха! – больше испугался он, и осел на задницу.

Второму повезло меньше. Всхлипнув, он заорал и осел в проеме, заслонив проход.

– Ахгв-ха!

Этого хватило. Перемахнув через колья, я бросил уже бестолковый самострел и начал спуск. Веревка обожгла руки. Я преодолел половину расстояния, отталкиваясь ногами от стены, и вдруг веревка задергалась. Один раз, другой. Ш-шух! Я полетел вниз вместе с ней. Ударившись задом об землю, чуть не запутавшись, я стиснул зубы, поднялся, как битая собака, и побежал.

– Беги-беги, – зарычал Бурый, свесившись. – Я тебя достану и сделаю снова мертвым, сукин ты сын!

Две стрелы разбились по правую руку – я успел вильнуть, прежде чем скрылся за углом здания.

– Беги к своему дому… Беги… я подожду!

Убегая во тьму, в чернильную ночь, каковой она и должна быть, я не сразу понял его слова.

* * *

Я уж опущу все грязные подробности того, как увел чужую кобылу и как страшно болел мой зад. Того, как я оставил своих в городе. В Урголе предупреждать к тому часу уж было некого: когда ждут в засаде, самому бы спастись.

Долгая ночь, помните? Я провел ее верхом, утаптывая грязь тракта. Рассвет еще не обозначился на горизонте: я оставил хрипящую лошадь у ворот, проскочил мимо дозорных, не отвечая на приветствие. Бегом преодолел расстояние до самой главной двери во всем чертовом остроге. И забил по ней кулаком. Бух-бух. Отбивали костяшки по дереву. Бух-бух. Колотилось мое беспокойное сердце.

– Веледага! – крикнул я и застучал еще сильнее, не узнавая свой голос.

Сначала из-за угла вышел Плюга с малой свечой.

– Спят все, ты