— Как поживаешь Николай?

— Благодарю, все в порядке, — отвечаю ему.

— Наверно, тебе и остальным пленным не очень приятно разгружать тут то, что скоро будет сбивать ваши самолеты?

Значит, в этих ящиках те самые хваленые «стингеры», во многом изменившие ход афганской войны. Тогда понятно, почему пиндосы так над ними трясутся. Там ведь хрупкая электроника, урони «случайно» такой ящик из кузова и двум «стингерам» разом может прийти конец. Но им и так сегодня придет конец, как вы ни следите за разгрузкой. Вздохнув, отвечаю.

— У меня и моих товарищей нет выбора. Но мне почему-то кажется, что большая часть этого не дойдет до адресата, а будет уничтожена еще по дороге.

— Возможно, — кивает Джон и резко меняет тему разговора — Не видел тебя с самой игры. Вы тогда славно разделали команду Абдурахмона. Я поставил на вашу команду целую сотню и выиграл три. Так что, сегодня вечером приглашаю тебя в гости, отпразднуем. Как говорят у вас русских, — проставлюсь за выигрыш.

Последние слова Джон произнес по-русски с сильным акцентом.

— Не думаю, что Абдурахмон-ага отпустит меня, — криво усмехаюсь в ответ. — Он после игры очень строг с нами.

— Не удивительно, — заразительно смеется Джон. — Я видел его кислую мину после игры. Но я решу с ним этот вопрос, так что вечером тебя приведут ко мне. Нам с Беном будет очень интересно еще поспорить с тобой о геополитике, ты весьма интересный оппонент.

«А это вряд ли». — Думаю я. — «Если все пойдет как надо, к вечеру мы будем уже далеко отсюда, а на месте этого склада останется только воронка и „стингеры“, за разгрузкой которых вы так внимательно наблюдаете, превратятся в пыль вместе со всем остальным, что здесь хранится. Ну а если что-то пойдет не так, то пылью стану и я тоже». Но вслух благодарю Джона.

— Да, конечно, мистер Смит, буду очень рад пообщаться с вами. А сейчас, если вы не против, я помогу своим товарищам на разгрузке

— Да, иди, — ослепительно улыбается Джон и добавляет, немного понизив голос. — Вечером увидимся. У меня будет весьма интересное предложение для тебя.

«Хрен на тебя и на твое предложение, матрасник». — Думаю я, но улыбаясь, киваю и иду к машине. Подхватываю ящик вместе с Серегой Самуровым и аккуратно несем его на склад.

— Что ему нужно? — Тихо спрашивает меня он.

— Хочет проставиться за выигрыш. Он тогда на матче поставил на нас и выиграл.

Игорь знает историю, о том, как я оказался в лагере, и какую роль в этом сыграл Смит, поэтому он только кивает и мы под внимательным взглядом охранника тащим ящик дальше, туда, где нас ждет второй американец. Время идет. Нам нужно быстрее разгрузить эту чертову машину, чтобы пиндосы наконец убрались со склада. Их присутствие может все сорвать.

* * *

По радио с мечети звучит заунывный, уже ставший для нас привычным, призыв муэдзина на пятничную молитву. Вот оно! Переглядываюсь с Самуровым. Сейчас духов организованно поведут в мечеть, и здесь останется только охрана и американцы. У нас будет около полутора часов. Надо быстрее выгружать машину, чтобы амеры ушли отсюда. Они оба вооружены, и внимательно смотрят, чтобы мы не коцнули их ящики. Это очень осложняет нападение. «Духи», которые нас охраняют, наоборот сейчас расслаблены и разморены жарой. Один вон вообще прикемарил на большом деревянном ящике. Ну и понятно, для охраны все это обычная рутина, повторяющаяся изо дня в день.

Уносим из грузовичка последний ящик с ПЗРК и размещаем на металлическом стеллаже. Кен еще раз пересчитывает все ящики, делает пометку в блокноте, и мы вместе выходим из отдельной клети, сваренной из толстых стальных прутков. Кен запирает клеть и ставит специальную пломбу, и бормоча что-то неразборчивое себе под нос, топает к выходу со склада. Мы с Самуровым плетемся следом.

На улице Кен подходит к Джону и что-то тихо ему говорит. Они вместе смеются и направляются к выходу с территории складов.

Уф! Вроде пронесло. Подгоняют три новых грузовика. Водители, поставив машины в ряд поближе к воротам, спешат уйти в мечеть, чтобы успеть к началу молитвы. Отлично, сейчас на территории складов остались только советские пленные и шестеро человек охраны. Распределяемся по трем машинам и начинаем не спеша выгружать тяжеленные ящики.

В складе душновато, но все же намного приятней, чем на открытом пространстве. Один из охранников, явно скучая, слоняется около самого входа. Второй сидит на ящиках в глубине склада с автоматом на коленях и лениво наблюдает за нами. Третий, тихо посапывая кемарит рядом со вторым. Самым сложным будет незаметно снять того, что стоит у входа, потому что его видно тем, кто на улице. Снимать нужно всех троих одновременно, иначе проколемся.

Показываю глазами парням, что возьму на себя того, что слоняется у входа. Двоих оставшихся «духов» должны взять на себя Самуров, Карлаков, Дудкин и Гайфутдинов, навалившись по двое на каждого. Планируя операцию, мы распределяли роли и решили, что на одного охранника, чтобы не дать ему зашуметь и избежать долгой возни, как раз достаточно будет двоих наших.

Четверка военнопленных находится как раз там, где нужно. Карлаков и Гайфутдинов, ругаясь вполголоса, неловко возятся, устанавливая ящик поверх других точно таких же, отвлекая внимание бодрствующего «духа» на себя. Самуров и Дудкин, скинув обувь, в полуприсяде крадутся вдоль длинных рядов с ящиками, выходя на удобную позицию для мгновенного рывка.

Иду к входу вместе с Васюковым. Там, как раз, перекрыли обзор для тех, кто находится на улице еще двое наших товарищей, с трудом волокущих огромный ящик. Один подворачивает ногу, и с ругательством садится на землю, опуская ящик углом вниз. Мы с Васюковым кидаемся вроде на помощь. Васюков подхватывает ящик, еще больше загораживая обзор. Я делаю шаг в сторону и, отталкивая глазеющего на происшествие охранника в сторону от входа, жестко бью его основанием ладони правой руки снизу в челюсть. Тот ошеломлен внезапным ударом, а я продолжаю движение, закручивая его голову и выходя за спину. Рывком опрокидываю его назад, сажая на пол и, наложив левую руку на макушку, а правой все, также контролируя челюсть, делаю резкое скручивающее движение, ломая «духу» шейные позвонки. Этот готов.

Быстро вытаскиваю у него нож из ножен на поясе и, на всякий случай, бью сверху