Дым попал мне в нос и рот, я от души их нахлебался и закашлялся. В следующий миг противоположный край разлома заскрежетал, закрошился, и с него обвалилось несколько камней. Это точно была веалльская постройка — я видел несколько слоёв земли и каменных плит, и все они сейчас разваливались, падали.

— Гулла! — позвал я, когда кладка рухнула. И сам не узнал своего голоса.

Она не отзывалась. За этим бесчинством огня я не слышал даже криков сражения. Всё затянуло дымом, но свиньи хотя бы перестали визжать. Все уже сгорели и умолкли навеки. Лишь земля да пламя гремели в ушах, и мне стало страшно.

— Гулла!

Пожалуйста, ответь. Пусть боги даруют ей жизнь. Она заслужила почёта и славы за то, что сделал ради хирда, а не такой жуткой смерти. Не так, только не так.

Я оторвал кусок плаща и намотал на лицо, прикрыв рот и нос. Дышать стало чуть легче, но я понимал, что долго не продержусь. Позади меня кричали по-северному: видимо, кто-то решился пойти за мной и помочь. Впереди — там, где располагалась церковь, я услышал лязг оружия. Значит, наши обошли площадь и дали бой омрикцам.

Но всё это сейчас не имело значения, если я не найду Гуллу. Где-то на самом краю сознания вспыхнула и тут же погасла мысль — я не ценил её, не давал воли своим чувствам и не показывал, насколько эта женщина стала мне дорога. И сейчас понимал, что всегда буду жалеть, если всё закончится здесь и сейчас.

Я размахивал остатками рваного плаща, пытаясь отогнать дым. Огонь горел, но это было внизу. Карабкаясь по горячим камням, я продолжал звать Гуллу и шарил руками в поисках чего-то, что могло дать понять, где она — щепок её деревянного шеста, одежды…

Чуть ниже раздался тихий стон, и шум битвы едва не заглушил его. Поначалу мне даже показалось, что я ослышался, но стон повторился.

— Гулла!

Я бросился на звук. Разбирал ободранными руками завалы, каменную крошку, остатки раствора… И наконец увидел её.

— Хин… Хинрик.

Тёмная сестра попыталась улыбнуться. Узнала.

— Молчи, — велел я, пытаясь осмотреть её.

Едва я освободил руку женщины, она поманила меня к себе, и я склонился над её лицом.

— Дело… Дело дрянь, — хрипло сказала ведьма. — Ног не чувствую. Совсем.

Я попытался снять с её ног осколки древних плит, но не сдюжил. Сам был слаб и ранен, в руках почти не осталось силы.

— Помогите! — крикнул я, уже не скрывая отчаяния. — Сюда!

Всё было горячим, но страх и ужас так овладели мной, что я почти перестал чувствовать жара. Сняв повязку со своего лица, я приложил влажную ткань к носу и рту Гуллы.

— Дыши. Дыши, милая. Мы сейчас тебя вытащим.

Она наградила меня печальным взглядом и чуть качнула головой.

— Поздно. Мне хребет переломило.

Я слыхал, что когда человека придавливало и он долго оставался под завалом, то и правда переставал чувствовать конечности. Целительницы говорили, что если раненый пробудет придавленным слишком долго, а потом завал разобрать, то может умереть вовсе — то ли кровь застаивалась, то ли ещё что происходило в теле, но это было смертельно опасно.

Гулла пробыла под камнями совсем недолго — мне-то казалось, что я слишком медленно до неё добирался, но солнце говорило иное. Проклятый яркий диск ещё даже не дошёл до высшей точки.

— Хинрик! — К самому краю разлома с опаской подошёл Ульвар, один из десятников Скегги. — Город наш. Мы захватили все.

— Помоги! — Я кивнул на завал. Гулла перестала двигаться, просто слабо улыбалась и сжимала мою руку. — Нужно вытащить её.

Ульвар замахал руками перед собой, отгоняя дым. Увидев придавленную ведьму, он в ужасе схватился на амулет.

— Сейчас приведу людей, — пообещал он. — Вытащим.

Едва десятник скрылся, Гулла крепче сжала мою ладонь.

— Есть нож? — спросила она.

— Да.

— Уколи меня. Уколи ниже пояса. Кажется, там всё отнялось.

— Ты чего? — Опешил я. — Как можно?

— Делай что говорю! Я должна знать. — Она отвернулась и шумно сглотнула. — Хотя и так знаю…

Я потянулся к поясу и вытащил из ножен рабочий нож.

— Не бойся, коли, — подбадривала меня ведьма, превращая происходящее в совсем уж жуткое зрелище.

Кожа на её ногах была содрана во многих местах. Сочилась кровью. Только сейчас я заметил, что одна лодыжка ведьмы была сломана, но женщина не кричала, не стонала. Неужели…

Я осторожно уколол её бедро.

— Чувствуешь?

Гулла слабо мотнула головой.

— Нет…

— У тебя нога сломана. Боль ощущаешь?

— Нет. Только в руке. Та, что под камнями, очень болит. Кажется, там кости раздробило.

Когги милостивая, за что ты так с ней? Почему сейчас, когда мы почти победили? Почему вот так?

Гулла приподняла голову, посмотрела наверх — туда, где ещё появился Ульвар, а затем перевела взгляд на меня.

— Ты… Лишился силы? Я не чувствую в тебе колдовской мощи.

— Да. После ритуала обмена пришлось ещё поколдовать, и это меня опустошило. Едва не умер.

— А должен был.

— Знаю.

— Хинрик. — Она потянула меня за руку, и я подался ближе к ней. — Я не жилец. Ты знаешь это.

— Вива о тебе позаботится.

— Вива — хорошая целительница, но не всемогущая. Только боги могли меня спасти, а они не стали. Значит, так нужно.

— Прекрати нести бред! — гаркнул я и тут же пожалел об этом. — Прости. Мне страшно за тебя.

— Знаю. Но тут бояться нечего. Хорошо, что всё будет так… Почти без боли.

— Нет, нет, нет…

Я тряс её, но она лишь улыбалась мне в ответ.

— Я всегда знала, как умру. Ведьма, что воспитала меня и передала свою силу, обладала даром предвидения. Во мне сила раскрылась иначе — тьмой, страстью, боевой мощью. Дара предсказывать я не унаследовала, но старуха перед смертью рассказала, каким будет мой конец. — Она закашлялась, и я придержал её голову, чтобы не напоролась на осколки. — Когда… Когда я тебя встретила, сразу поняла, что ты принесёшь мне смерть.

— Откуда ты это узнала?

— Старуха сказала. Что придёт муж из потомков богов и заберёт мою силу.

— Но я ничего не забирал.

— Пока нет.

— Тогда я ничего не понимаю…

Гулла сжала мою ладонь и уставилась на меня пронзительными глазами. Трудно было узнать в ней прежнюю колдунью, от красоты которой захватывало дух. Но она оставалась Гуллой — могущественной ведьмой, умелой воительницей и страстной женщиной. Моей Гуллой.

— Мне конец, но Скегги нужен сильный колдун, — прошептала ведьма. — Здесь, в Эглинойре никому доверять нельзя. Скегги может полагаться только на тех, кто был