За это мне великий рандом подарил интуицию в нагрузку к главному достижению. А еще — целых три бонусных балла.

Означает ли это, что каждое выполненное задание открывает какую-то новую способность? Или тут возможны разные варианты? Потому что на мой взгляд награды за разные рифты заметно отличались.

И куда делись мои бонусные баллы?

В ответ на мой мысленный вопрос окно архива вдруг свернулось и вместо него я увидел следующее:

Последний перенос бонусных баллов:

11 ед

в способность Импульсное ускорение

сегодня, 00:32

Вот как?

Так значит, я сегодня и в самом деле был таким быстрым, как никогда? Я каким-то образом неосознанно прокачал свое ускорение.

А мог бы прокачать что-то другое.

Все, что я захочу.

«Свернуть окно», — мысленно приказал я.

Картинка исчезла.

А я, ошеломленный, продолжал смотреть в потолок.

Мы были дебилами. Рифты работают вообще не так, как мы предполагали. И являются не просто прорехами в какие-то другие миры, а чем-то совершенно иным!

И, похоже, знал об этом только я.

Задания. Уровни. Баллы.

Похоже на тестовую систему.

Но для чего она, и кому понадобилась?

Может быть, я смогу это понять, когда доберусь до последнего задания?

От этих мыслей мне стало жарко и душно, будто в комнате не хватало кислорода.

Я осторожно поднялся с кровати, на цыпочках заглянул в ванну за вычищенной курткой, набросил на голое тело, обулся и вышел из номера.

Утро еще только начиналось. Небо посветлело, на востоке сквозь рыжину пробивались розовые всполохи. На улицах было пусто, только мой приятель Егор сидел на ступеньках отеля и курил, глядя на сонные дома и опустевшие веранды кафешек.

— О, живой! — облегченно выдохнул он, увидев меня.

— Вроде, — улыбнулся я, присаживаясь рядом.

— С тобой что случилось-то? Я Зеленую как грушу тряс, а она так и не смогла толком объяснить. Этот ваш откат, что ли?

Я на минуту задумался, стоит ли Егору рассказывать подробности. И ответил уклончиво:

— Что-то типа того. Но теперь уже все нормально.

Егор глубоко вздохнул.

— Это хорошо.

— Сигарету дашь?

Он протянул мне пачку и зажигалку.

— Травись на здоровье.

Я прикурил. Сигарета показалась противной на вкус, но при этом бодрила.

— Что теперь? — спросил меня Егор. — Останешься в моей группе?

Я усмехнулся.

— Пустошь копать?

— Говорят, новый вид проходческих щитов появился. Легкий и маневренный.

— Нет, это не для меня… — я выдохнул голубоватый дым себе под ноги. — Да и не для тебя тоже. Можно подумать, ты спишь и видишь, как херачишь на каком-нибудь прииске. Старатель года, блин.

Егор покосился на меня и язвительно ответил:

— Ага. Сказал мне проходчик столетия, ёпта.

Я тихо рассмеялся.

— Тоже верно.

Егор вздохнул. Поднял глаза на светлеющее небо.

— У каждого, Марат, свое говно. И мы за него держимся. Не потому, что оно лучше, а потому что свое. И воняет знакомо. И это, сука, называется традицией…

Я усмехнулся.

Традиция?

В моем понимании это слово обозначало что-то хорошее, передающееся из поколения в поколение.

Но своими глазами я такого не видел.

А видел то, что описал Егор.

Как моя мать держалась за отчима, потому что факт их замужества наконец-то поднял ее социальный рейтинг и благосостояние, а возвращаться опять в нищету она не хотела. И как отчим, хотя и был далеко не последним человеком и толковым ученым, заискивал перед идиотами, раздающими гранты, и стоя аплодирует бездарным опусам их бездарных детей и присуждает им ученые степени, лишь бы удержаться на своем стуле заведующего кафедрой. А потом срывает зло на своей семье. Чтобы хоть для кого-то быть важным, страшным и значимым. Я видел, как мои учителя стелились перед учредителями ради финансирования, а прямое начальство — перед фондами и министерствами.

У каждого имелся свой замкнутый круг. Социальный рейтинг, жизнь в кредит. Полная зависимость от своего работодателя, который в любой момент может пнуть тебя под зад. Вечный страх потерять то, ради чего ты протирал дыры на коленях долгие годы.

Когда я говорил, что пошел в проходчики ради хорошей зарплаты, я почти не шутил.

Там и правда платили по-настоящему много. И относились к нам по большей части с уважением. Как к героям космоса.

При этом чтобы пройти отбор не нужно было никаких особых связей, чистой биографии и социального статуса. Только хорошая физическая подготовка, рабочие мозги и способность много и быстро учиться. Ну и психика устойчивая, конечно.

После спецшколы и клейма «трудного ребенка с асоциальным и девиантным поведением» это был мой единственный шанс подняться.

Но эту вязкую систему контроля и обязательств удачно хакнули пустоши.

Больше нет единого закона и тотального контроля.

Но люди почему-то продолжают привязывать себя к местам, к долгам, к привычкам.

Я посмотрел на помрачневшего Егора. И спросил:

— А может, ну ее на хрен, такую традицию? И стоит подумать о том, чего ты на самом деле хочешь?

Тот усмехнулся.

— А проку? Для такого, как я, есть только два варианта. Или пустошь копать, или под каким-нибудь Командором ходить. Я предпочитаю копать…

— Кто мало хочет, тот и получает мало, — вздохнул я. — Как насчет того, чтобы захотеть чего-нибудь поглобальней? У нас, вроде, вместе неплохо получается.

— Погоди-ка, — с улыбкой протянул Егор. — Это типа в ответ на предложение пойти ко мне в группу ты предлагаешь мне пойти в твою?

— Типа того, — отозвался я. — Ты — первый, кому я это предлагаю. Второй будет Женька. Предупреждаю заранее, чтобы, если что, потом не ругался, что я исподтишка ценные кадры сманиваю.

— То есть исподтишка нельзя, а прямо в харю — можно?

— В харю все можно, в этом нет подлости. Только конфликт интересов или расхождение во мнениях, — заявил я.

Егор тихо рассмеялся:

— Вот ведь сукин сын!

А потом вдруг неожиданно сказал:

— Знаешь, а я ведь думал, что ты молча в туман свалишь. Что ты — одиночка.

Я пожал плечами.

— Так и есть. Я действительно одиночка.

— Тогда зачем тебе компания?

— Надоело, — честно ответил я.

Мы посидели молча еще минут пять, вдыхая свежий утренний воздух и размышляя о чем-то своем.

Я потом я увидел машину. Хитрую, с