Я спиной почуял устремленные на меня взгляды. Отвлекся от раны, обернулся.

— Ну? — выразительно спросил меня Короткий. — Как?

Я фыркнул, не удержавшись от улыбки.

— Да никак.

— Что значит «никак»? — обиженно моргнул Короткий.

— Совести у тебя нет, — с серьезной миной и укором в голосе пробубнила себе под нос Женька, усаживаясь по-турецки. — Раз говорить не хочешь.

— Нет, совесть у меня есть, — возразил я, вернувшись к своему занятию. — По крайней мере, я так думаю. А вот у сейфа кое-чего действительно не было. А именно… — я поморщился, накладывая на новую рану на плече пластырь, влажный от мази. — … задней стенки.

Короткий заулыбался, а Егор заржал в голос.

— Да ты че, серьезно⁈

— Абсолютно.

— А это правда, что у ты в рюкзаке череп носишь? — спросила вдруг Женька, пересаживаясь поближе к моему мешку.

— А вот черепов у меня в рюкзаке… — я выдержал театральную паузу, и продолжил с улыбкой. — целых два!

— Да ладно, — недоверчиво нахмурилась она.

— Один человеческий, а другой — пресноводной рептилии.

— Покажи?

Я вздохнул.

— Напились и ведете себя, как дети. Ладно, подай сюда рюкзак!

Она с готовностью принесла мое имущество. Я расстегнул ремни и замки, и вытащил череп неандертальца, запечатанный в тонкий пластиковый пакет.

Пятница произвел фурор. И пока мои подвыпившие приятели сравнивали себя с неандертальцем, я со вздохом принялся перебирать оставшееся в рюкзаке имущество.

Как я и опасался, Медведь успел выгрести все самые очевидные ценности.

Сохранился только трехсотграммовый кусок оплавленного иридия — видимо, парни просто не опознали в нем ничего полезного. Зато остались полтора десятка крошечных контейнеров с всякими пробами, коллекция подготовленных мной препаратов для микроскопического исследования.

И череп трехглазой ящерицы, кстати, тоже остался.

На самом дне я откопал железную коробку, найденную в мертвой долине рядом с моим Пятницей. Она оказалась вскрыта, как консервная банка, и замотана крест на крест изолентой.

Внутри на дне находились какие-то бестолковые детали из черного металла, похожие на кусочки пазлов. Но их было слишком мало для такой большой коробки. Чего-то явно не хватало.

Может быть, чего-то проданного Медведем? На что и отреагировали всякие службы безопасности?

— Чем-то похоже на инфочипы для репликации, — услышал я вдруг у себя за плечом голос Женьки.

— Серьезно? — обернулся я. — Они так выглядят?..

— Я сказала не «так», а «похоже», — протянула она, подхватила тощими пальцами одну из пластинок и поднесла к лицу, внимательно разглядывая. — На проектных чертежах. Это типа одна из новых тем «Белой Короны». Получается, она не такая уж новая?..

— Даже не знаю, что тебе ответить…

Я заглянув в пустой рюкзак. Вот все мое богатство и закончилось.

Нащупал в потайном кармане письмо — оно было на месте.

И вместе с ним лежало что-то еще.

Я отогнул край скрытой складки, расстегнул молнию и обнаружил пробирку с маленькой серебристой фасолиной. Той самой, что я нашел в голове у Пятницы.

Точно, я же боялся ее потерять и поэтому переложил в отдельный карман.

— А это что? — с любопытством спросила меня Женька.

— Понятия не имею, — честно ответил я, выложив ей устройство на ладонь. — Есть идеи?

Она озадаченно повертела штуку в руках. Потом подлезла под лампу, я прищуром разглядывая ее со всех сторон.

— Странная штука, — сказала, наконец, Женька. — Похоже, вот тут что-то типа крышки. Нет тонкой иголки? Можно было бы попытаться открыть.

— Крышка? — озадаченно проговорил я. — А мне показалось, это динамик, — проговорил я, взяв с ее ладони фасолину. — Есть у меня подозрение, что это какое-то устройство типа жучка или слухового аппарата. Потому что оно было в слуховом проходе у одного человека. Вот так, — повернул я фасолину заостренной частью и поднес к своему уху.

И в это мгновение устройство в моих руках вдруг стало мягким. Оно вытянулось, как что-то живое, и буквально утекло из пальцев прямиком в мое ухо!

Острая боль раскаленной спицей вонзилась мне в голову, настолько нестерпимая, что я заорал во все горло, пытаясь мизинцем зажать слуховой проход.

Но боль была уже не в ухе. Она разливалась внутри моей головы, обжигая лобную часть, стучась в висках и медленным толчками сползая по затылку к шее.

Пред глазами все поплыло и закружилось. Я уже не понимал, где верх, и где низ. Размытая картинка раскачивалась, звуки стали гулкими и невнятными…

А я все орал, схватившись обеими руками за голову.

В какой-то момент я понял, что лежу на полу, а ко мне склонились протрезвевшие лица Женьки, Короткого и Егора.

После чего изображение исчезло.

Хотя мне казалось, что я все еще с открытыми глазами и по идее должен бы смотреть в потолок.

Но видел только черноту.

А потом поверх этой черноты вспыхнули какие-то символы. Погасли — и опять появились, но теперь это выглядело как надписи на неизвестном мне языке.

Электронный голос в голове вдруг громко произнес:

Интерфейс активирован!

И вместо иностранных слов перед моими глазами появилась точно такая же надпись на русском языке.

А чуть ниже в колонку выстроились «Лингвистическая синхронизация», «Понятийная синхронизация», «Биометрические данные», «Анализ пользователя» и «Архивные данные». Под каждой графой возник индикатор прогресса.

В ушах опять прогрохотало:

Интерфейс активирован! Ожидайте!

— Интерфейс активирован, — пробормотал я, пытаясь стряхнуть с себя черноту.

Картинка вдруг свернулась, как окно в вирт-очках, и уплыло куда-то вправо и вверх, в область периферийного зрения.

Но легче от этого не стало. Стиснув голову руками, я пытался совладать с болью, но она побеждала…

И я отрубился.

Мне мерещились кошмары. Мучительные, тягостные, где множество юрок вгрызались мне в голову. Но что-то освежающее и прохладное ложилось мне на лоб, и они отступали.

Боль постепенно стихала. Кошмары сменились долгим крепким сном.

Проснулся я черт знает через сколько времени, все в той же комнате, на постели. Рядом, свернувшись калачиком, дремала невесть откуда взявшаяся Эмка с мокрым полотенцем в руках. На диване примостились Короткий с Женькой.

И только Егора нигде не было видно.

Осторожно и бесшумно, чтобы никого не разбудить, я улегся поудобней и прислушался к своим ощущениям.

Никакого дискомфорта. Даже раны не беспокоили.

Поэтому я продолжил неподвижно лежать, не издавая ни звука и пытаясь вспомнить, в какую сторону в прошлый раз