В редкие моменты покоя и отдыха, одновременно с минутами полного забвения, монаха, как правило, посещали странные виде́ния. Одним из таких была девушка, иногда возникающая где-то на самой границе бокового зрения единственного глаза. Но сколько бы он ни оглядывался, та исчезала быстрее.

Солнце медленно поднималось всё выше, давая неспеша насладиться красотами окружающей природы.

Наконец послышался детский топот. Недзи, с новой шляпой на голове, закрывавшей ему половину обзора, держа впереди себя аккуратно свёрнутую одежду, мчался по извилистой тропинке, ведущей к водоёму. Ноги мальчика ловко огибали все неровности, точно попадая между ямками и кочками, пока не остановили его у самого края источника.

— Вот! Держите! Это вам! Папа сказал, что не примет отказа. — он положил на камень зашитую одежду, а вместе с ней деревянные сандалии на высокой подошве и ту самую шляпу, что болталась у него на голове.

— Спасибо, Нед… — не успел договорить монах.

— Ой! Точно! Тот музыкант просил передать… эм-м… А! Да! Что будет ждать вас у крайнего дома!.. Всё!.. А зачем он будет вас ждать, дядя?

В ответ мужчина пожал плечами и улыбнулся:

— Благодарю!.. Знаешь, Недзи, ты ведь был очень храбрым минувшей ночью. Сдаётся мне, ты станешь великим человеком! Как считаешь?

Мальчик ничего не ответил, лишь тоже пожал плечами и улыбнулся в ответ, после чего побежал обратно.

Оставшись один, монах вышел из воды и примерил наряд. Под рубашкой оказалось кое-что ещё: бусы из необычных разноцветных камешков на прочной шёлковой верёвке. Он надел новую шляпу и даже дивное украшение, но обувь понёс в руках.

В деревне его уже ждали жители, которые считали своим долгом ещё раз поблагодарить спасителя, да ещё и сопроводить к назначенному месту встречи. Дойдя до одинокого захудалого дома, стоящего среди голого поля и обозначающего конец «цивилизованной территории», радостная толпа начала потихоньку рассасываться, передавая путника в объятия красивой мелодии.

Музыкант, наигрывая на своём инструменте, терпеливо дожидался на обочине дороги. Он выглядел намного спокойнее, чем при первой встрече:

— Рад видеть вас снова! Спасибо, что пришли! Целая одежда любому идёт куда больше рваной! Разрешите мне ненадолго присоединиться к вам на вашем пути?

Как обычно, монах пожал плечами, но с сомнением на лице и несколько озадаченно.

— Обещаю не доставлять вам хлопот! Прошу!.. Как только наши пути разойдутся, вы меня больше не увидите.

Немного подумав, монах неспешно ответил:

— Да?

Когда даже самые благодарные жители, провожающие своего героя, начали поворачивать обратно к деревне, а лёгкие музыканта настолько выдохлись, что больше были не в состоянии воспроизводить звуки на флейте, да и сам он еле поспевал за опрятно одетым монахом с сандалиями в руках, завязался разговор:

— Меня зовут Идзумаси, — представился попутчик.

— Идзумаси… — повторил мужчина и посмотрел на молодое лицо — Это связано с течением?

— Что, простите?

— Вода. Течение в реке… или в море… Понимаешь?

— Мне неизвестно. Родители оставили меня у входа в храм в младенчестве. Я был в корзине с пригоршней монет и запиской с именем. Служители храма воспитали меня как своего.

— А в записке было только имя?

— Ну да. А что?

Монах задумчиво посмотрел на Идзумаси:

— Странно, что ничего, кроме имени, не оставили. Я в этом пусть и не знаток, но мне сдаётся, в записках должны оставлять какие-то слова раскаяния и просьбу о заботе. Может, это имя твоего отца и откуп от тебя в виде монет?

Не найдя что ответить, музыкант нахмурился. Пару минут они шли молча. Умиротворённая пара минут для монаха. Но Идзумаси безмолвствовал недолго:

— Не-а. Знаете, всё же, не думаю. Я долго жил при храме. Убирал, молился, заботился о сохранении статуй. Иногда кто-то оставлял малышей. И совсем не всегда с запиской. Некоторые ведь и писать не умеют. Но вы и сами это должны знать. — Он оглядел белые одежды священнослужителя.

Но тот лишь поднял обе ладони вверх, как бы сдаваясь:

— И в этом я тоже мало что понимаю. Куда ты идёшь, Идзумаси?

— О! Рад, что вы спросили! До того, как оказаться в плену у призраков и играть в проклятом лесу, чему я не собирался, собственно, посвящать всю жизнь, у меня была мечта. Я хотел, чтобы мою музыку услышал весь мир.

— Хе… Амбициозная, но… поэтичная мечта.

— Несомненно! Но более чем реальная! Я слышал, что если забраться на вершину самой большой горы — Рейни, можно передать послание даже в другой мир, а не то что в другую страну. Просто представьте, как всё сложится, если туда придёт очень талантливый музыкант?

Монах с неподдельным любопытством уставился на собеседника:

— Послание в другой мир? Чудеса! И где же твоя гора?

— Да что мы только обо мне? Расскажите лучше хоть что-то о себе. Ведь вас все называют монахом. Но не сочтите за грубость, не сильно-то вы на него похожи. У вас есть имя?

— Ох, Идзумаси! У каждого имени есть история. Но моя история уже закончилась. Мне не нужно имя.

— Такого не может быть. У всех оно есть! Иначе как же мне вас тогда называть? — удивился юноша.

Путник тихонько захихикал и пожал плечами:

— Да никак и не надо. Я ведь нигде надолго не задерживаюсь. Кому до меня есть дело?

Хотя это был риторический вопрос, не унимающийся музыкант возразил:

— Ну, хотя бы мне! На вершину Рейни я возложу песню о вашем танце под лиловыми листьями.

Одноглазый незнакомец надолго замолчал.

Шаг за шагом они, преодолев территорию, изобилующую тропическими деревьями, вышли на бескрайние просторы холмов и полей, покрытых зелёной травой, а местами изумительным по красоте разноцветным «покрывалом», сотканным из ярких луговых цветов. Эта растительность заполняла всё видимое пространство до самого горизонта. Лишь изредка на пути путешественников встречались редкие одинокие кустарники. Больше не было спасительной тени, но в небе парили плотные облака, удачно прикрывавшие их от солнца.

Дорога была хорошо протоптана, несмотря на появившихся в последние годы грабителей. Иногда по бокам за холмами виднелись клубы дыма. Это могли быть как обычные костры, так и устроенные вормоловскими солдатами пожары.

Захватчики брали всё, что могли. Уводили с собой женщин и здоровых мужчин, а что оставалось — в огонь. Они не чурались использовать самые изощрённые пытки, если им оказывали сопротивление. А им его оказывали.

Йокотэрцы не были так хорошо вооружены и не имели тактической и боевой подготовки,