— Да… — Серега чуть нахмурился и задумался. — Тут… и ездить не надо… и если на полный день.

— А нас сослали! — радостно произнёс Орлов.

— За себя говори… у меня отец уезжает. Решил, что в школе будет безопаснее, — спокойно ответил Демидов. — Так что мы теперь и вправду здесь.

— А… — Серега хотел было что-то сказать, но запнулся, уставившись куда-то за спину. И тревога его разом улеглась. — Егор Мстиславович!

Ещё и рукой помахал.

Вот и встретились.

Глава 23

В поселке близ ст. Рыбацкое 13-летний сын крестьянина Михаил Васильев насыпал в папиросу пороху и дал её закурить 12-летнему товарищу Якову Пивоварову. Взрывом у мальчика уничтожен глаз и оторвана часть носа[36].

«Листокъ»

— Не спешите, — а вот наставником Егор Мстиславович оказался отменным. Не знаю, то ли странный дар его вместе с внешностью стащил и способности настоящего Каравайцева, то ли это было уже его, личное, но объяснял он толково. — И вас, Никита, это особенно касается. Сперва выдохните. Сосчитайте мысленно до десяти, а уж потом приступайте к работе.

Мы разместились в ближайшем классе, который был пуст, как и сама школа.

— Вот так. Вы способный молодой человек, и знаниями обладаете. Но ваш дар заставляет вас гореть, что, может, и неплохо, но здесь и сейчас нужно взять его под контроль.

Говорил Ворон мягко.

И слушали его все. Даже я. Потому что говорил же по делу. И исключительно по делу. Никаких тебе пространных рассуждений о всеобщей справедливости и равенстве с братством. Нет, одна лишь унылая голая грамматика и немного — каллиграфии.

— Вы видите что-то, на что, как вам кажется, вы знаете ответ. И вы начинаете его писать, до конца не сформулировав мысленно. И написав часть, обнаруживаете вдруг, что пишете совсем не то и надо бы подойти к вопросу иначе…

— Да, — несколько растерянно произнёс Орлов.

И на Каравайцева поглядел с подозрением.

А я покосился на Орлова, чтобы в очередной раз выдохнуть. Спокойно, Громов. Как показала практика, твои новые приятели — ещё те лицемеры. И держатся именно так, как надлежит держатся ученикам в присутствии, пусть и весьма доброго, но всё же учителя.

Игра, мать его.

И теперь играет не только Ворон.

— И приходится править, чёркать, что создаёт ощущение хаоса. Неаккуратности. Более того, ощущение, что вы не до конца понимаете, что именно пишете и почему. Из-за этого, несмотря на правильность ответов, вам крайне тяжело получить достойную отметку.

Второй час сидим.

Сперва грамматика и каллиграфия.

Арифметика.

Но тут хотя бы выполнением домашнего задания ограничились. Нашего. Потом французский… и теперь вот сидим да разбираем вместе какой-то зубодробильный текст на латыни. Причём не отпускает ощущение, что если зачитать этот опус вслух, непременно какой-нибудь демон да откликнется.

Может, потому Каравайцев и не рискует?

— Что до вас, Яромир, то у вас другая беда. Вы долго думаете. Вы пытаетесь сформулировать мысль идеальным образом, но всякий раз переполняетесь сомнений. И чем больше думаете, тем больше сомневаетесь в том, что писать и стоит.

Он заложил руки за спину и чуть склонился, будто бы ему было плохо видно, чего там Демидов написал.

— Есть такое, — вынужден был признать Яр. — Как-то вот оно… получается. Отец говорит, что не надо спешить, что каждый вопрос обмозговать следует…

Каравайцев кивает и отходит. А ведь Демидова он больше не опасается. Держится с обычным своим спокойным дружелюбием, ничем-то среди прочих не выделяя.

Почему?

Что изменилось за время завтрака?

— У вас, Елизар, схожая проблема. Вообще у меня сложилось впечатление, что вы боитесь излагать собственные мысли. Почему?

Под его внимательным взглядом Елизар смутился и как-то сжался, что ли. Но отворачиваться не стал. И ответил, пусть не сразу.

— Мой учитель говорил, что мои суждения весьма примитивны. И потому в приличном обществе мне лучше помалкивать.

Он произнёс это и только тогда отвёл взгляд.

— Что ж… учителя тоже встречаются разные, — Ворон поднял руки. — Надеюсь, скоро вы убедитесь, что любые суждения имеют право быть высказанными. А ещё что люди, оценивая других, часто смотрят не на человека, но на его происхождение или вот статус, наличие дара, грозного имени или иную же мишуру. Но, думаю, сегодня с вас довольно. Благодарю за то, что уделили время учёбе и мне. Савелий, я бы хотел, чтобы вечером вы отрепетировали ваше выступление.

— Какое выступление? — я разглядывал испачканные чернилами пальцы, раздумывая, стоит ли пытаться их отмыть или и так неплохо.

— Ваш проект. Вы же не думали, что его получится просто сдать?

Как раз это я и думал. Точнее даже надеялся. Но вот прямо вижу, как надежда тает.

— Георгий Константинович весьма любит, как я успел понять, живую беседу. И потому наверняка попросит, чтобы вы зачитали ваш… труд, — Ворон всё-таки позволил себе лёгкую улыбку. — Перед классом. При этом вы должны будете говорить громко и внятно, но не слишком, чтобы это не было расценено, как вызов.

Может, и вправду Тьме скормить этого Георгия Константиновича?

— Точно, — Орлов с удовольствием потянулся. — Это у него есть. Ещё и вопросы задавать станет…

— Вот-вот. Вернее, он попросит вас их задать. Но ваши одноклассники вряд ли решатся…

— А если решатся? — подал голос Серега. — Если мы подготовим вопросы? Отрепетируем их.

— Думаю, Савелию всяко будет проще ответить вам. Но… Георгию Константиновичу это вряд ли понравится.

Серега прищурился. А Елизар тихо произнёс:

— Пускай.

— В таком случае, полагаю, нам следует продолжить после обеда. А вот над вопросами подумаете завтра, ведь вашим друзьям пора возвращаться.

— Да нет. Я могу ещё побыть, — Серега произнёс это с немалой радостью, которую не только я заметил. Каравайцев чуть склонил голову и посмотрел на Елизара:

— Как и я, — ответил тот. — Дома… всё одно нечем заниматься.

— Что ж, тогда предлагаю перейти всем в столовую. Знания знаниями, а обед пропускать не стоит. Надеюсь, найдёте дорогу? Никита, рассчитываю на вас.

— Присмотрим! — пообещал Орлов. — А вы…

— А мне надо решить кое-какие текущие вопросы. Тоже, знаете ли, имелись планы…

У меня даже совесть