Менять лицо на этот раз я не стал. У Эпсилон-Центра и Нового Далута никогда не было общих баз данных, да и долго светиться на публике я не собирался.

Главным неудобством работы в Содружестве для меня было то, что на его территории полностью запрещено ношение оружия. И не только ношение, но и хранение. При том, что уровень преступности здесь не ниже, чем в империи или независимых мирах, здесь даже полиция зачастую только с нелетальным ходит.

Я вырос в окружении вооруженных людей, большую часть жизни носил оружие сам, и, оставшись даже без своего любимого игольника, чувствовал себя… не то, чтобы полностью беззащитным… Скорее, неполноценным. Как будто бы у меня отобрали часть меня. Не самую важную часть, конечно же, но все же штуку полезную и привычную, вносящую в жизнь определенный порядок.

Билет эконом-класса не подразумевал отдельной каюты или хоть какого-то личного пространства. Я уселся в одно из не слишком удобных кресел, которые были установлены рядами в огромном салоне, и еще несколько сотен пассажиров, желающих посетить столичную планету системы, заняли свои места. Они тут же начали дышать, разговаривать, смеяться, сопеть и издавать всевозможные запахи. Сразу после отстыковки где-то позади меня принялся визжать ребенок. Он визжал пронзительно, все время на одной и той же раздражающей ноте, и когда некоторые из моих соседей стали разворачиваться, я понял, почему здесь запрещено ношение оружия.

Салон находился где-то глубоко внутри корабля, и иллюминаторов тут не было. Они достались обладателям отдельных кают, но я не видел смысла кратно переплачивать за всего лишь восемь часов полета.

Вместо иллюминаторов здесь был огромный экран, на который транслировалось изображение с внешних камер корабля, так что все желающие могли наблюдать процесс отстыковки в реальном времени. Я бросил взгляд на станцию, это переплетение жилых и технических модулей, причалов с сотнями кораблей разных размеров и классов, и мой тренированный взгляд сразу же вычленил в этом хаосе силуэт среднетоннажного торговца, принадлежащего «Кэмпбеллу». Впрочем, никаких тревожных сигналов в моем мозгу не прозвучало. Корпорации торгуют с Содружеством, а Эпсилон — крупный транспортный узел, так что здесь могут встретиться любые корабли, за исключением, разве что, имперских.

Отойдя от станции на маневровых, пилот включил ходовые двигатели, и ускорение вжало нас в кресла. Никаких антиперегрузочных устройств в экономе, разумеется, не предусматривалось. Корабли для рейсов внутри системы не выходят на предпрыжковые скорости, а, по мнению владельцев транспортной компании, кратковременные ускорения в 2–2.5 G нищеброды как-нибудь переживут.

— Ненавижу этот момент, — признался мне сосед справа, мужчина средних лет с явным наличием лишнего веса. Либо не местный, либо у него дешевая капсула для погружения, не способная следить за медицинскими показателями и предоставить владельцу полноценную обратную связь. — А вы как?

— Я нормально, — сказал я.

— Откуда вы? — спросил он.

— С Тау-Центра, — сказал я, назвав еще один перенаселенный мир Содружества.

— Зачем летите на Эпсилон? Бизнес?

— Скорее, дела семейные. А вы? — не то, чтобы мне было интересно, но он ждал этого вопроса.

— Я с Эпсилона-3, работаю там, — сказал он. — А на Эпсилон-Центре у меня родственники, вот, лечу повидаться. Так что, как и у вас, дела семейные, можно сказать. Кроуфорд.

— Карл, — представился я.

— Чем занимаетесь? Работаете, учитесь?

— Работаю, — сказал я.

— Где?

— В сфере информационной безопасности, — сказал я.

— Понятно, — по лицу было видно, что он понятия не имеет, чем занимаются в сфере информационной безопасности, на чем и строился мой расчет. Большинство людей понятия не имеет, чем там занимаются. — Значит, вы привычны к этим гробам, да?

— Если вы о капсулах для длительного погружения, то да, привычен, — сказал я.

— А я вот нет, — сказал он. — У нас на Эпсилоне-3 такого нет. В смысле, капсулы-то есть, но нет никакого лимита, и никто не обязан проводить в них время, если этого не хочет.

— Такова плата за жизнь в центральных мирах.

Эпсилон-3 был планетой-заводом, производящим, в основном, синтетическую пищу, которой питалась вся система, и ее население исчислялось не миллиардами, а миллионами. В основном это были обычные работяги, и Кроуфорд, несомненно, принадлежал к их числу. Иначе он бы не летел в экономе.

Меня несколько смущала подобная модель. Может быть, децентрализация производства имела какой-то экономический смысл, но она делала Содружество слишком уязвимым. Случись на этой планете какая-то беда, и миллиарды людей с Эпсилон-Центра в течение ближайших месяцев тупо умрут от голода, потому что возить продовольствие из других систем будет попросту нерентабельно, да и вряд ли подобные поставки смогут закрыть все потребности. Но Содружество существовало в таком виде несколько сотен лет, и, видимо, его население все устраивало, и больших гуманитарных катастроф на моей памяти здесь не случалось.

Просто мой мозг так устроен, что я постоянно ищу уязвимости и возможности для диверсии. Это даже не профессиональная деформация, это, скорее, вложенные при моем создании алгоритмы.

— Так-то оно так, но я никогда не знаю, чем занимать себя эти чертовы десять часов, — сказал Кроуфорд.

— Вы могли бы проводить это время с семьей, — сказал я.

— Мой зять работает в гробу, — сказал Кроуфорд. — Управляет погрузчиком в порту, так что, сами понимаете, ему в эти десять часов не до меня.

Ничего удивительного. Содружество использует нейромозги только там, где без них невозможно обойтись, а всю рутинную работу, с которой вполне может справиться человек, оставляет своим гражданам. Так они создают новые рабочие места и борются с безработицей, хотя по сути одним даже не разогнанным бюджетным нейромозгом можно заменить до сотни таких манипуляторов.

— А дочь? — поинтересовался я.

— У меня сын, — сказал Кроуфорд. — И, по правде говоря, у нас с ним не такие хорошие отношения, чтобы проводить вместе десяток часов каждый день. Собственно говоря, я лечу туда ради внучки, но…

Понятно.

У детей лимиты в два раза меньше, и, кроме того, взрослых в детские виртуальные миры не пускают, даже если они состоят в родственных связях. Поправка двадцать четыре к закону о неприкосновенности цифровой личности.

Да и вряд ли самому Кроуфорду будет интересно то, чем занимается в вирте его внучка. Строит розовые замки, скачет по радуге на