Письма – это красиво, но и опасно. Они замедляют шаг, оставляют время для сомнений и искажения смысла. А сейчас время не на их стороне. Особенно после того, как город накрыла новая волна слухов. В старой столице Поднебесной Империи появился тот, кто победил Мёнгука. Имя Андрея не произносили вслух, но намёков хватало, чтобы и слепой сложил картину.

Она знала – и семья Хваджон знает. Знают и другие – те, кто никогда не упустит шанс перехватить инициативу. Поэтому все значимые фигуры Поднебесной уже спешили в этот город, будто опасаясь, что их место в большой партии займёт кто-то другой.

Устало вздохнув, Соль Хва поднялась, аккуратно сложила письмо Андрея и убрала его в лакированную шкатулку.

– Достаточно. – Тихо произнесла она, глядя в окно, за которым мягким маревом клубился вечерний туман. – С ним нужно говорить, глядя в глаза.

Мысль была проста. Письма – это слишком медленно. Личные переговоры позволят обойти ловушки слов, сразу увидеть реакцию, и, главное, сказать то, что нельзя доверить даже самой надёжной бумаге.

Кроме того, она чувствовала подспудное давление времени. После того как поползли слухи о грядущей свадьбе Андрея, в её груди поселилось странное, холодное чувство – словно кто-то отрезал кусок будущего, который она считала своим. И если она решит промедлить, то этот кусок уже будет просто невозможно вернуть.

Она решительно накинула на плечи плащ, приказала слугам подготовить экипаж и отправилась в резиденцию семьи Хваджон. Здесь, в старой столице, куда она прибыла под покровом ночи и при блеске фонарей, Соль Хва собиралась решить то, что письмами не решишь.

Спустя всего полчаса внутренний двор резиденции семьи Хваджон встретил Соль Хва тёплым запахом хвойных балок и влажной земли после утренней росы. Каменные дорожки вели сквозь ровно подстриженные кусты к главному павильону. Слуги проводили её без лишних слов – по её взгляду они понимали, что хозяйке встречи не требуются формальности.

Андрей ждал на открытой веранде, сидя на низкой скамье, так, что спина его была обращена к дальнему саду. Он не поднялся, когда она вошла, но слегка наклонил голову – жест, в котором и приветствие, и приглашение, и испытание.

– Я рада, что ты нашёл время для этой встречи. – начала Соль Хва ровным тоном, садясь напротив. – Письма, как бы тщательно их ни подбирали, не всегда передают всё.

– Иногда они говорят больше, чем нужно. – Ответил он, чуть прищурившись. – Но и молчание способно выдать куда больше.

Она уловила это как отсылку к его последнему письму, где он ни разу прямо не упомянул выгоды для себя, но дважды упомянул “устойчивость союза’ – явный намёк на баланс сил.

– Союз – это не просто обмен благами. – Продолжила она. – Это выбор, который делает каждого из нас уязвимым в чём-то… и неприкосновенным в остальном.

Андрей чуть сдвинул чашку с чаем, глядя на тёмный блеск жидкости.

– Вопрос в том, чью уязвимость вы готовы принять как свою.

“Он снова возвращает разговор в плоскость доверия, а не только выгоды.” – отметила про себя Соль Хва.

– Возможно, – немного подумав тихо сказала она, – мне стоит быть откровеннее. Ты стал слишком ценным для того, чтобы позволить обстоятельствам диктовать тебе условия.

Он поднял взгляд, и в нём скользнула тень улыбки:

– А вы слишком осторожны, чтобы сказать прямо, что именно хотите.

– Если бы я сказала это в письме, его могли бы прочитать чужие глаза. – Её голос стал мягче. – А здесь… здесь нас слышат только сад и чайный пар.

Он на мгновение отвёл взгляд в сторону цветущей сливы, словно обдумывая каждое слово.

– Тогда скажи.

Она наклонилась вперёд – расстояние между ними стало меньше, но воздух стал плотнее.

– Я хочу, чтобы ты остался в круге нашей семьи. Не как союзник на бумаге, а как тот, кому доверяют, даже когда шёпот говорит обратное.

Андрей медленно выдохнул и кивнул, но его ответ был облечён в ту же двойную обёртку, что и письма:

– Тогда мне нужно знать, что этот круг не станет клеткой.

После его слов повисла томительная пауза, и в ней звучало куда больше, чем в словах. Соль Хва сразу поняла, что они оба сейчас говорят о многом – и о власти, и о личном, и о том, что, будь на её месте кто-то другой, этот разговор уже давно бы закончился.

– Не станет. – Сказала она тихо. – Если только ты сам этого не захочешь.

В этот момент их взгляды встретились – как в строках писем, где каждая фраза имела второй смысл. Теперь же всё это было сказано открыто, но так, что посторонний всё равно не уловил бы подлинной сути…

Сад резиденции семьи Хваджон был тих, но этот покой был неестественным – за живыми изгородями стояли невидимые глаза слуг, стражи и любопытных родственников, которым не велено вмешиваться. Мягкий шорох бамбука и запах цветущей магнолии создавали иллюзию уединения, но оба знали – каждое их слово может быть подслушано, а потому игра продолжалась. Соль Хва шла чуть впереди, её шаги по гравию были почти неслышны.

– Здесь всё изменилось с прошлого года. – Произнесла она, словно комментируя садовую дорожку. – Но корни остались прежними.

Андрей уловил подмену смысла – речь шла не о деревьях, а о старых союзах, которые выстояли, несмотря на бури. Он ответил так же:

– Иногда корни крепнут только тогда, когда их пытаются вырвать.

Она улыбнулась краем губ, не оборачиваясь, и, остановившись у каменной скамьи под сосной, жестом пригласила его сесть.

– Но ведь слишком крепкие корни… – Она чуть задержала взгляд на нём. – …могут мешать расти в другом направлении.

Андрей медленно сел, чуть повернувшись к ней:

– Зато они держат дерево, когда начинается буря.

Между ними прошёл короткий, почти незаметный взгляд – признание того, что оба понимают, о чём на самом деле идёт речь.

– Знаешь… – Соль Хва опустила взгляд, словно изучая свой рукав. – Некоторые цветы раскрываются лишь в определённое время года. Если момент упустить… Потом можно ждать годы… А то и десятилетия… Чтобы увидеть его цветок…

Это уже была не просто аллегория – она говорила о нём, о них, и о том, что время действительно уходит.

Андрей чуть подался вперёд, так что его