А вот среди домов многие сохранились вполне неплохо.

После великого коллапса в них нашли убежище инвалиды, старики и старухи, которые сомневались в своих возможностях выжить там, где молодые и сильные сражались за место под солнцем. Объединившись в небольшую общину, они оборудовали несколько домов, стоящих рядом, под жилье, а на заднем дворе устроили огород. Мутировавшей дичью старики не брезговали, так что охотились и на местных крыс, и на лосей, и на птицу. По большей части с помощью всевозможных капканов и ловушек, потому что оружие и боеприпасы были на вес золота.

Андрей нашел этот «дом престарелых» на заре своей второй жизни. Первую он провел как корпоративный наемник, делал карьеру и зарабатывал деньги. На все остальное, что обыкновенные люди называют собственно «жизнью», у него не хватало ни сил, ни времени. Он ловил должников, устранял неугодных и занимался прочими делами, которые было принято называть «теневым сегментом». В сорок с небольшим захотел обновить способности, но вместо этого поймал в рифте целый букет заболеваний, от каждого из которых мог умереть в течение пары лет.

Вариантов было два: или пытаться бороться с болезнями всеми существующими способами и надеяться, что в каждом из семи сражений ему повезет, или пройти экстренную репликацию, благо что выращиванием тела он озаботился заблаговременно. Но за быстрое переселение в новое тело ему предстояло заплатить частичной потерей памяти, а следовательно, и личности.

Андрей полгода писал сам себе письмо. Рассказывал самые ценные с его точки зрения факты, делился переживаниями, планами и воспоминаниями.

Но когда очнулся в молодом пятнадцатилетнем теле и прочитал написанное, то ужаснулся.

Вторую жизнь он хотел провести иначе. Воспользовавшись корпоративной страховкой, Андрей в течении года восстановил тридцать процентов своих мутаций, уволился, сменил имя и ушел в дикие земли на поиски новых смыслов.

И нашел Авдеевку.

Было что-то щемяще-трогательное в том, как старики радовались появившемуся из ниоткуда пареньку. Он чинил им крыши, приносил нетронутых паршой уток и коз, медитативно копал землю и наслаждался простой физической работой под солнцем и дождем.

Так прошли два месяца.

А потом в общину приехал человек на мини-грузовике. Он привез с собой четыре новенькие винтовки, два ящика боеприпасов, четыре большие аптечки, ящик водки и сборную теплицу.

Сколько же было счастья на лицах стариков!

Правда, недолго…

Ни тогда, ни теперь Андрей никак не мог понять, неужели никому из них не пришло в голову, что парень, который с одним ножом в руках без страха ходит в лес, не позволит так просто продать себя?

Старики рассчитывали, что смогут легко его повязать. Ведь мальчик совсем молодой, и один, а их аж четырнадцать человек!

В тот день он убил их всех. По большей части из того самого оружия, которое привезли в качестве платы. Без жалости, без ярости и без злобы. Как палач, осуществляющий справедливый приговор. С одной лишь печалью в сердце.

А потом сидел на крыльце дома старосты, смотрел на последствия побоища и пил самодельный чай из маленькой стеклянной чашки с отколотой ручкой, подливая себе из заварника, разрисованного спелой клубникой.

В сущности, он не удивлялся, что его продали. Но недоумевал, что так дешево. Неужели безотказные рабочие руки, регулярное пропитание и все остальное, чем он готов был снабжать своих стариков на протяжении многих месяцев, а может, даже лет, стоило дешевле, чем хлипкая теплица и четыре ствола?

Хотя кто знает. Может, это был аванс. Может, какой-нибудь шишке в ближайшем лагере потребовались здоровые органы, и взамен всему сообществу обещали кроме всего еще и надежную крышу. Или, наоборот, пригрозили вырезать всех, если не сдадут своего нового постояльца?

В любом случае, никакого значения это уже не имело.

Они умерли.

А он остался жив и на свободе.

И думал о том, что можно сменить имя, тело, место жительства. Но, видимо, невозможно поменять судьбу.

А то, что нельзя изменить, следует принимать с достоинством.

Рожденный убивать не может возделывать землю.

Он похоронил всех мертвецов в одной могиле, собрал нехитрые пожитки и вернулся в город. Согласился на первое же предложение работы. В качестве аналитика отправился в сложный рифт и там вселенная вдруг подарила ему новую судьбу, и новое имя.

Там он стал Тенью Повешенного.

С тех пор Авдеевка воспринималась Андреем как личное место силы, где через осознанность и смирение он все-таки смог разорвать кольцо предопределенности своей прошлой жизни и начать новый виток.

А еще это было его убежище.

Здесь хранилась аптечка, запас консервов и чая. И мини-грузовичок.

Наконец-то отдышавшись, Андрей направился по главной улице к дому старосты. Асфальт под ногами давно раскололся и превратился в своеобразный витраж с толстыми и упругими листьями одуванчиков и подорожника, проросших сквозь трещины.

Слева показался магазин. Витрины были давно выбиты, внутри темно, но сквозь пыльные стекла угадываются очертания полок. В глубине помещения поблескивала пара зеленых глаз — скорее всего, какая-нибудь одичавшая собака нашла здесь приют и теперь настороженно следила за тем, не станет ли новый пришелец претендовать на ее территорию.

Трогать ее без причины Андрей не собирался. Все живое имеет право на жизнь — разумеется, до тех пор, пока не станет необходимой добычей или врагом.

Дальше начинались дома, заросшие деревьями и кустарником, время от времени казалось, что с той стороны давно выбитых окон кто-то ходит. Но на деле это проросшие сквозь половицы кусты высокой змеиной травы шевелили на ветру своими длинными узкими стеблями.

Он уже подходил к дому старосты, когда почувствовал спиной приближение измененного.

Сначала странный, неуместный запах. В этот раз он был сладковатый, как от гниющих яблок. Потом давление, будто перед грозой, когда воздух густеет, как кисель, наполняется электричеством и сдавливает виски.

Андрей резко развернулся, и в тот же миг земля под ним вздыбилась.

Асфальт разорвало, как бумагу, обломки подняло вверх и в следующую секунду с силой швырнуло в стороны, так что пришлось закрыться локтем, чтобы не остаться без лица.

Посреди улицы, залитой солнцем, метрах в пятидесяти от Андрея стоял человек. Высокий, в длинном черном плаще с серебряными застежками, он напоминал то ли падшего ангела, сбежавшего с картины какого-нибудь романтика, то ли вышедшего на дуэль аристократа. Лицо полностью скрывала маска, и не тканевая, а будто из ртути, постоянно перетекающей и переливающейся на солнце. В глубоких серебристых глазницах плясали синие язычки