– Ещё какой, – улыбнулся Уилки неожиданно светло. – Я тебя потом научу.

Это «потом научу» кольнуло сердце, точно полузабытое семейное воспоминание, обещание безоговорочной поддержки и тепла вместе с пониманием: то время никогда уже не вернётся.

Из дома они выходили в молчании. Ещё с утра в пятницу небо расчистилось, но зато воздух стал холоднее. Сейчас погода и вовсе напоминала о ночи в самую первую встречу: мороз, обжигающий лёгкие на вдохе, стеклянно-хрупкие ветки деревьев, проколы звёзд в полупрозрачном иссиня-чёрном куполе, за которым словно таилось нечто непостижимое и внимательное… Единственным отличием было то, что снег теперь лежал повсюду – белый, свежий, хрусткий.

Так ночь казалась гораздо светлее.

Морган запрокинул голову к небу и замер, всей кожей впитывая безупречное спокойствие. Сонливость улетучилась, точно её и не было; беспощадный солнечный жар отступил от мыслей, оставляя неясное ощущение потери.

– Не отставай, – негромко напомнил о своём присутствии Уилки и зашагал вперёд, застёгивая на ходу пальто. – Идти ещё далеко.

Морган опомнился и принялся догонять его, едва успевая за размашистыми шагами. Такая знакомая дорога непредсказуемо двоилась под ногами, то ныряя в несуществующие дворы, то выстреливая сквозь заросшие парки, то карабкаясь на мосты. Уилки будто бы не обращал внимания ни на что вокруг; лишь изредка он приостанавливался, чтобы спутник мог его нагнать.

– И куда мы? – снова поинтересовался Морган, не выдержав, и, когда Уилки вдруг резко остановился – не успел сориентироваться и налетел на него. – Чёрт! Ты хоть предупреждай, когда…

– Помолчи, юноша.

Но Морган уже и сам видел.

В десяти шагах впереди, там, где узкая тропинка должна была влиться в расчищенный тротуар, под сплетёнными ветвями яблонь стоял человек в цилиндре.

«Не человек, – мысленно поправил себя Морган. – У него нет лица».

– Как не вовремя. – У Уилки дёрнулся уголок рта. – Я рассчитывал, что это начнётся позже… Что ж, свидетели мне не нужны.

Безликий почувствовал опасность – и прянул назад, расплёскиваясь густой смолой по брусчатке. Цилиндр смялся в комок, словно из него откачали воздух, и почти мгновенно надулся вновь, но уже в форме крысы. Она дёрнула усами и юркнула в канализационную решётку.

Точнее, попыталась.

Железо вдруг сомкнулось, лязгнув рёбрами прутов, – и вытолкнуло тварюшку обратно. Она суетливо заметалась по тротуару в поисках хоть малейшей щели. Вязкая чёрная смола вытянула щупальце к оголённому корню яблони на дороге…

Уилки небрежно зачерпнул в горсть лунный свет, слепил из него комок так же, как дети катают в ладонях снежки, и прицельно швырнул в крысу. Она взвизгнула и рассыпалась быстро гаснущими искрами, как прогоревший тополиный пух. Почти в то же самое время конус желтоватого света от уличного фонаря вытянулся – и захлестнул краем жидкую смолу. Поверхность тут же покрылась сияющей корочкой, отдалённо похожей на тонкий лёд, воздух над ней задрожал… Через минуту о тени не напоминало уже ничего.

– Значит, дальше открыто идти нельзя, – задумчиво подытожил Уилки и взял Моргана под локоть, одновременно притягивая к себе. – Правила просты. Не отходи от меня и не отпускай моей руки – тогда они тебя не увидят.

– Они? – Моргана окатило потусторонним холодком.

Глаза Уилки полыхнули золотом.

– Ты же хотел стать ближе к другому городу, правильный мальчик Морган Майер, – вкрадчиво произнёс он, едва заметно сжимая его локоть сквозь куртку. – Ты уже так сблизился с Шасс-Маре, о, да… И я подумал, что неплохо было бы показать тебе не столь прекрасные стороны бытия.

Целую секунду Морган честно соображал, при чём тут Шасс-Маре, но разум упорно выдавал только один ответ.

– Уилки, ты что… ревнуешь?

Хватка стала такой сильной, что Морган мысленно смирился с гипсом, однако Уилки внезапно расслабился и перехватил его руку бережней, словно извиняясь. Золотой блеск в глазах померк.

– Видимо, ревную не того, кого следовало бы. Ты всегда был не одинок, любим и счастлив, Морган, и поэтому никогда её не поймёшь. Разве что когда сам… довольно, впрочем, – оборвал он себя. – Идём.

«Не понимаю? – машинально повторил Морган про себя. Перед глазами пронеслось видение – Кэндл на сцене, голова запрокинута, руки напряжённо сжимают микрофон. – Пожалуй. Но я знаю кое-кого, кто понимает».

Но тут он споткнулся, невольно поднял взгляд – и мгновенно осознал, куда ведёт его Уилки.

В заброшенную школу того, другого города, где звучала приглушённая музыка, а тени в окнах бесконечно и механически повторяли танцевальные па.

– Стой, – тихо попросил он. Уилки никак не отреагировал. – Стой, хватит! – Откуда-то изнутри нахлынула волна – такая же густая, вязкая и чёрная, как тени. Сердце билось с натугой, словно преодолевая её сопротивление. Все инстинкты, какие только были у Моргана, сейчас захлёбывались криком – туда нельзя, нельзя, нельзя ни в коем случае. – Не так быстро хотя бы, я не успеваю!

Уилки неприязненно взглянул на него поверх плеча, но шаг замедлил. Здание в четыре этажа, облицованное серой плиткой, вырисовывалось всё чётче. Так изменяются очертания карандашного эскиза, когда бледный контур начинают обводить чёрной ручкой. Появилась глубина за мутными оконными стёклами; обозначились тёмными провалами дыры в черепитчатой крыше; разветвились трещины по стенам. Шаг – и навес-уголок над крыльцом перекосился, ещё один – и на лестнице из белого камня проступили коричневатые пятна. Двор был обнесён кованым забором. На чугунных остриях болталось нечто бесцветное, вроде рваных тряпок…

Когда Морган проходил мимо, то асимметричные складки, пятна и волны сложились вдруг в череду спаянных призрачных лиц, искажённых страданием.

Горло точно верёвкой передавило.

– Здесь раньше была школа танцев, – негромко произнёс Уилки. Морган невольно обернулся, и взгляд точно примёрз к нему; призрачные лица проплывали где-то на периферии, а он видел только уязвимое белое горло над распахнутым воротником, мочку уха с едва заметным следом прокола и спутанные пегие пряди волос, ныряющие под пальто. – Построили её примерно через двадцать лет после войны. Сперва здесь занимались не только танцами, но и гимнастикой… борьбой тоже, кажется. Но затем более модные уроки вытеснили всё остальное. Я в самом начале заметил, что котлован роют на тонком месте, но тогда ещё не представлял себе опасность разломов.

Морган кивнул как зачарованный. Мочку уха пересекал золотистый волосок, всего один, тонкий и прямой… тонкий и прямой…

А череда искажённых лиц по правую руку отдалилась и почти исчезла.

– Ты позволил закончить строительство.

– Позволил. И наблюдал за школой пятнадцать лет, – сухо ответил Уилки. – Фонарщик бывал там каждую ночь. Несмотря на его усилия, теней становилось всё больше, но люди этого не замечали. Пока однажды в сентябре не произошло то, что газеты назвали взрывом газа.

Уилки наклонил голову; золотистый