– Ездит-то, ездит… – возразил Майкл Келл по кличке Электрик. – Но кто ж его знает, паскуду, когда он поедет в следующий раз!

Говорили они по-французски, но это был очень странный французский, чтобы не сказать дурного слова.

– Я узнаю, – сказал Роберто Бергман.

Он – старший группы, и все знали, что слов на ветер Роберто из Монтевидео не бросает. Возможно, и даже, скорее всего, у тех, с кем связан Бергман, имелся свой человек в штабе интербригад. И это не странно. Раскол в комдвижении произошел не так чтобы давно, и многие люди до сих пор не определились, кто же они теперь, или с кем. А некоторые, вполне определившиеся, просто «забыли» вовремя сообщить товарищам по партии, что они им больше не товарищи.

Ну, а в среду после обеда все и решилось. «Гевалт, товарищес!», в общем, как выражается в таких случаях, Янек. Роберто прибежал на базу, как наскипидаренный, и сразу же начал раздавать указания, и был прав, – времени оставалось в обрез. Времени, оставалось мало, очень мало, совсем чуть-чуть, и все-таки они успели. На место добрались еще ночью, благо она выдалась лунной, и до утра укрылись в рощице на повороте дороги, не позволив себе не то что костра развести, но даже и покурить по-человечески. Курили по очереди, ужами отползая вглубь, и даже там дымили в кулак, опасаясь, что кто-нибудь высмотрит огонек. По-умному, как не преминул заметить Тосканец, и этого делать не следовало, но таких «профи», как он, в группе больше не нашлось, а Матео – так его звали – и не командир им даже. Прикомандированный руководством спец – тоже неплохо, но все-таки командир – Роберто, а он если где и учился, то только в университете. А вот где «натаскивали» Тосканца, определить трудновато, но от догадок сосало под ложечкой или по яйцам холодок проходил – это уж у кого какая реакция.

– Едут! – тихо сказал Роберто, услышав чьи-чьи-чьив чичи-чьив – условный сигнал голосом птички-каменки с противоположной стороны шоссе. Там тоже росли деревья, и кусты – целые заросли, за кустарником сразу начиналось поле, и оттуда хорошо просматривался большой кусок дороги, как бы с полупетлей в этом месте. Под деревьями прятались Янек и Ференц, – чешская винтовка и испанский револьвер – один наблюдал за изгибом шоссе, ожидая «важного гостя», другой держал связь с основной группой.

– Едут!

По эту сторону шоссе их было пятеро. Четыре винтовки и чешский ручной пулемет с торчащим вверх прямоугольным магазином на двадцать патронов. Ну и французские ручные гранаты F-1, разумеется, да и не только они.

Услышав сигнал, Тосканец достал из рюкзака большую – двухлитровую – жестяную банку, в таких обычно продают краски и лаки, но вот начинка там теперь была специфическая: тротил да рубленые гвозди, – и именно в ней сейчас Матео и ковырялся. Работал он споро и красиво, даже жаль, что никто этого не видел. Все смотрели на дорогу. А там вроде бы пыль поднялась над деревьями, или это им только казалось от великого нетерпения?

Тут раздался второй короткий сигнал, и означал он, что все идет по плану, и ждать осталось недолго. Прошла томительная минута, показавшаяся всем такой долгой, что впору сбегать в лес помочиться напоследок или быстренько перекурить. Но время все-таки иссякло гораздо быстрее, чем прикидывали сначала, и вот уже из-за деревьев, скрывавших поворот дороги, вырвалось несущееся с ветром пыльное облачко, чуть обогнавшее колонну, а затем появился и серебристый радиатор большого штабного автомобиля, черного, припудренного мелкой желтоватой пылью. Секунда – не более, – и машина оказалась на виду целиком, засверкала на солнце стеклами, а за ней из-за поворота уже выезжал грузовик с охраной.

– Кретин! – прошипел сквозь зубы Тосканец, не устававший демонстрировать свою осведомленность в военных делах практически по любому поводу. – Он все-таки оставил охрану позади себя!

Вообще-то так делали почти все начальники. Даже советские товарищи предпочитали «возглавлять», а не глотать в безопасности дорожную пыль, поднятую чужими колесами. Но с другой стороны, и Матео был хорош. Если честно, он был полным и окончательным психом, но обычно у него все получалось, как следует, да и конфликтовать с таким – себе дороже.

– Слушай, – сказал Бергман, когда они только устраивались в засаде. – А не лучше ли прикопать ее на дороге, – кивнул он на банку в руках Матео. – И запалить бикфордов шнур?

– Думаешь, не попаду? – ровным голосом откликнулся Тосканец, поднимая взгляд.

– Думаю, что вероятность… – начал было Роберто, но Матео его прервал.

– Я все знаю о вероятностях, командир, – сказал он голосом, от которого могло скиснуть даже только что надоенное молоко.

– Ты думаешь, ты один учился в университете? Сила броска, командир, – оскалился Тосканец. – Траектория полета бомбы, скорость автомобиля… Ведь так? А есть еще метеоусловия, сила моих мышц и форма банки… Вот только на бикфордов шнур действует такая же прорва факторов, и ни один из них не поддается контролю, а свои руки я знаю. Я с ними давно знаком…

Еще несколько секунд эти двое играли в «кто кого переглядит», а потом молча разошлись. Бергман пошел присматривать позицию для пулемета, а Тосканец с прикрывающим его Келлом сдвинулись еще на десяток метров вдоль дороги. Матео и тогда уже подозревал, что грузовик, как всегда, окажется сзади.

И вот грузовик поравнялся с позицией «спеца», но Тосканец сделал резкое движение вперед за мгновение до того, и банка из-под краски, легко взлетев над дорогой, – Матео был чертовски сильным мужчиной – упала по дуге прямо в кузов, где сидели сопровождающие комиссара бойцы. Рвануло почти сразу. Грузовик едва ли проехал больше пятнадцати метров, интербригадовцы не успели даже сориентироваться и понять, что с ними случилось. А случилась с ними большая беда: и их, и шофера, и офицера, сидевшего в кабине, – всех убило сразу. Однако обломки грузовика с мертвыми, разорванными в клочья людьми все еще «ехали» вперед по инерции, разлетаясь в стороны и рассыпаясь по дороге. А пулемет и пять винтовок уже били по легковушке, разнося в дребезги стекла, дырявя дверцы, калеча и добивая сидящих в машине.

Бубухнуло. Это рванула бомба Тосканца. Хлопнул первый – револьверный – выстрел, и сразу же последовало множество разнообразных звуков: «треск ломаемого хвороста» – это лупили стреляющие в упор чешские «Кратки пушки» и американские «Спрингфилды», звон бьющегося стекла, басовито-отрывистое «бу-бу-бу» заработавшего пулемета, свист проносящихся над головой осколков, скрежет тормозов, крики… А потом как отрезало. Звуки разом прекратились, и все, кто остался жив, услышали колотьбу собственных сердец и хрип