— Почему? — только и оставалось спросить мне.

— Потому что если мы ничего не сделаем, то «Вороны» действительно захватят остров. Тех, кто будет сопротивляться, они убьют. Других сделают рабами. Похоже, что мы — единственная надежда выживших.

Она улыбнулась, но в этой улыбке не было ни капли радости. Только грусть.

— Что для тебя важнее, я или твоя война? — спросила она.

Я закрыл глаза на несколько секунд. Вот он вопрос, на который мне не хотелось отвечать. Но рано или поздно пришлось бы, я прекрасно знал, что она в итоге поднимет эту тему.

И от ответа на него зависит все. Она либо примет это, либо все, что мы построили, окажется разрушено. И все между нами будет кончено.

— Это не моя война, — сказал я. — Это наша война. От нее зависит, что будет с нашими детьми. Будут ли они рабами. Или свободными людьми.

Она посмотрела на меня. Я не говорил о наших с ней детях, я пока не знал, дойдет ли до этого. Я говорил в целом. О Наташе, о той девчонке, которую мы спасли из Судака, о еще целой куче девчонок и мальчишек, которым удалось выжить в этой кутерьме, уцелеть во время эпидемии.

— И мы должны победить в ней. Ради будущего. Нас всех, тех, кто еще жив. У меня нет никакой эмоциональной привязанности к войне. Я просто знаю, что мы должны это сделать.

Она не ждала этого ответа. Она ждала, чтобы я рассказал о своих чувствах к ней. И самое смешное, что на нее мои крики и вопль с призывом не подействовал бы. Она — женщина. Не из тех, что идут на баррикады, а из тех, кто зашивает тех, кого на этих самых баррикадах порвали. Она очень умна.

— Саш, ты для меня очень важна, — ответил я. — К тебе у меня эмоциональная привязанность как раз есть. И я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Никогда.

Внутри все похолодело.

Потому что один раз я уже потерял человека. Я не должен был позволить этому случиться, но Лика мертва. И этого уже не изменить. А ведь я говорил ей то же самое о нашей войне.

Может быть, я и соврал сейчас. У меня с ними личные счеты. И персональная война.

— Я тебе верю, — шепотом ответила она, встала на цыпочки и поцеловала меня в губы.

И я ответил. Какое-то время мы стояли так, а потом она оторвалась от меня и проговорила:

— Кушать хочешь?

А ведь реально. Я даже не поел, так мы торопились. В животе даже засосало. Не хотел ведь есть, пока она не спросила, а теперь вот.

— Хочу, — кивнул я.

— Иди тогда в комнату, я сейчас принесу с кухни. Палыч сходил, косулю убил, притащили вот. Свежего мяса поешь, не этой тушенки пересоленной.

Она обняла меня еще раз, а потом обошла и двинулась вниз по лестнице. Я посмотрел ей вслед, а потом двинул в комнату. Достал ключ, открыл дверь, благо дубликат у нее есть. Стащил с плеча автомат, поставил в угол, потом избавился от разгрузки и бронежилета. Посмотрел на оружие.

«Прощай, оружие», кажется так там говорят? А теперь ведь вариантов нет, оружие — это жизнь. Чтобы отбиваться от зомби, и от плохих людей. Вообще никогда не понимал законов об ограничении владения оружием. Не пушки убивают людей, их убивают люди.

А хорошим людям надо иметь возможность защититься от плохих.

Уселся на кровать. Тяжелый сегодня день. И, пожалуй, разговор с толпой, а потом с Сашей вымотал меня гораздо сильнее, чем-то, что я перетащил целый арсенал.

Каждый день тяжелее другого. Покой нам только снится. Да и не будет этого покоя уже.

А когда он был? Все всегда в беспокойстве, в стрессе, все как на бомбах живут. Хватит ли денег, не потеряют ли работу, не сократят ли. У нас хоть в этом плане проще. Парни вроде меня всегда востребованы.

А наживаются на этом фармацевтические компании и психологи с психиатрами. Интересно, остался на острове хоть один или всех съели? С зомби и бандитами-то разговаривать бесполезно, детские травмы не проработаешь и когнитивно-поведенческая терапия тоже не работает.

Ладно. Пока можно немного отдохнуть.

Глава 20

Мы лежали метрах в в двухстах от базы, накрытые серебрянкой, чтобы нас не увидели очередные дроны. Одеяла должны были надежно замаскировать нас не только от обычных камер, но и от тепловизоров.

Мы — это парни Минуты. В диверсии я доверял им больше, чем другим. К тому же их было пятеро — а это оптимальное количество. Росгвардейцев было слишком мало, импортные не понимали русского, поэтому мог возникнуть какой-нибудь затык. Ну а про деревенских и мою старую команду и говорить нечего. Их с собой брать было нельзя — спалимся за секунду.

Мы были вооружены теми самыми автоматами, которые взяли с базы, АМБ-17М. Интегрированные глушители, дозвуковой патрон. Как ни крути, но это увеличивало наши шансы на успех.

А они были не очень-то и велики. Сейчас я оценивал их, как пятьдесят на пятьдесят. Слишком много тонких мест у нашего плана. Получится ли отвлечь военных, не сожгут ли они к хренам собачьим наши БТР, сработают ли дронобойки, и получился ли заглушить дронов.

И, наверное, в тот момент я хотел бы быть там, среди остальных. Поучаствовать в отвлекающем маневре. В настоящем бою. Но увы, мое место было именно тут, в атаке с тыла. Потому что только у меня был доступ к военной базе. Точнее мог быть.

Что случится, если его у меня нет? Тогда все, пиздец.

Короче, на тоненького играем. Бежим по лезвию бритвы.

Передо мной лежал ноутбук, на который выводилось изображение с дрона. Второй такой же сейчас у Пинцета. И в общем-то пока ничего особенного не видно: боевые машины стоят на окраине леса, рядом с ними люди бегают. Слишком далеко, чтобы защитная система их почувствовала. Но как только спалятся, она активируется, и отправит уже своих дронов. Сперва разведчиков, а потом камикадзе.

Не было у нас времени рыть окопы или блиндажи. Мы же не огромная царская армия с посошной ратью, которая могла за ночь построить перед врагами редут, укрепить его бревнами, да еще и залить все водой, чтобы сколько было наступать. Короче, вот так вот, с налета и придется атаковать.

Прошла минута, другая, парни заняли свои позиции. Там сейчас вообще все наши, со мной только