Меня аж передернуло от воспоминаний.

А потом злоба взяла. Прям лютая злоба. На всех — и на «Воронов», и на войну эту, и на своих, которые решили вдруг остановиться.

— Да ни хрена, — заговорил я медленным вкрадчивым голосом. Такое у меня бывает как раз, когда я злиться начинаю, причем чем сильнее злоба, тем спокойнее я говорю. Есть такой прикол. — Бехр, ты с нами через Изобильное ехал?

— Ехал, — кивнул он. Поник немного. Сразу понял, к чему дело идет.

— И что там было? Пепелище ебаное и трупы на улице. Потому что их расхурили, блядь! — неожиданно для себя я перешел на крик. — И эти уебки рано или поздно доберутся до вашей базы, и ее тоже расхуярят. Мы сейчас в шаге от того, чтобы у них арту отбить. Тогда все, считай, в безопасности все, больше у них ничего такого нет, пленные говорили. Если отступим — все, пиздец. Нам нигде покоя не будет.

— Ну мало ли, вдруг они к Севастополю не сунутся, — проговорил кавказец. Уже как-то совсем тихо.

— Придут, бля, — ответил я. — Потому что мы у них уже три сотни народа задвухсотили. За каждым из нас придут. Меня они по имени знают, и в лицо, но мне себя не жалко. Да мне вообще насрать, блядь!

Никто не ответил. А я продолжил:

— Три сотни! Нас было три десятка, а мы положили их три сотни! Это успех. Да, тактический, еще не стратегический. Но если мы отберем у них артиллерию, они ни хрена не смогут. Это не военные, они не как мы. Это всего лишь ебаные бандюки. Они только со слабыми — кремни, силачи. А если им силу показать, то их заземлить можно очень легко.

Все молчали. Никто не отвечал.

— Блядь, делайте, что хотите, — махнул я рукой. — Я остаюсь. И буду воевать.

За то, что они мне всю группу положили, когда мы уже в шаге от моста были. Да, путь вроде как и бессмысленным был, и моста этого там не оказалось, одни обломки. Но сам факт — это ведь именно эти уебки сделали.

И за то, что они меня самого инвалидом сделали. Треть кишечника — это стоит того, чтобы убить их всех.

И за Лику. Сейчас вроде легче, чем раньше, новые отношения помогают, пустота в сердце как-то заполнилась, за что большое спасибо Саше. Она меня поддерживает. Но за последнее я их рвать буду до самого конца. Пока каждого не убью. Или не сдохну сам.

— Если хочешь, бери машину, бля, — проговорил я. — Но потом жди, они придут за тобой. И за всеми. У тебя семьи нет, а на базе вашей куча женщин и детей. Я не хочу видеть, как они под Градами умирать будут. Я остаюсь. Остальные, как хотите.

Наступила тишина. Все внимательно слушали, даже импортные переглядывались. Хотя они, конечно, не поняли ни слова, да только вот по интонациям поняли, к чему дело идет.

Народ смотрел на меня. А я закинул за спину автомат и скрестил руки на груди. Посмотрел на Бехра.

— Кто за то, чтобы продолжить воевать? — спросил вдруг Гром.

Это чего он, в демократию решил поиграть? Он ведь порядок у себя в подразделении держит железной рукой. Или поддержать меня решил таким образом?

— Мы остаемся, — проговорил Минута. — Это без вариантов.

— Мы тоже, — ответил один из тех, что за нами из Дачного шли. Серега его звали, тезка мой, да только мы не путались — меня ведь никто иначе как Краем не погоняет. — Мы за то, что они с Дачным сделали, их рвать будем.

Хотя, как ни крути, у них как раз разлад и должен быть. Потому что на них самые тяжелые потери пришлись. Но нет, готовы воевать дальше.

— Ну, — повернулся я к Бехру. — Вы остаетесь?

— Да, — наконец кивнул он. Уже спокойно. От смущения и страха, похоже, ни капли не осталось.

— А теперь ответьте мне, — обратился уже ко всем. — Вы верите, что мы их порвем?

— Да… — послышался нескладный строй голосов.

— Я не слышу, — проговорил я и добавил уже громче. — Вы верите, что мы их всех порвем?!

— ДА! — теперь они кричали во весь голос.

Все. На какое-то время бунтов можно не ждать. Только это надо подкрепить успехом. Причем, не тактическим, а стратегическим. И скоро мы попробуем это, потому что мы идем брать эту ебаную военную базу. И если получится, то никто уже не будет думать о бегстве.

— ПОБЕДА ИЛИ СМЕРТЬ, БЛЯДЬ! — заорал я во весь голос.

— ПОБЕДА ИЛИ СМЕРТЬ! — проорали все.

Все. Я повернулся и двинулся в сторону административного корпуса.

Но, блин, я не ожидал. Вот уж от кого-кого, а от Бехра я этого не ожидал. Он ведь не только профессионал, он еще и кавказец. Горячая горская кровь, и все такое. А чуть не сдался одним из первых.

Народ за моей спиной не расходился. Сейчас они жаждут действия. Ну, пусть Гром даст им целеуказание, они работать будут. Надо же КамАЗ разгрузить. Да и вообще, по лагерю работы полно.

А что немаловажно, мы идем на базу. Не завтра, да, но до завтра новые сомнения в их душах еще не поселятся. Ночью с завтра на послезавтра. Но это мы потом обсудим, в штабе, узким составом. И донесем до личного состава.

И они пойдут за нами. Никуда не денутся.

Я двинул в свою комнату. Мне хотелось увидеть Сашу. Просто поговорить с ней. Она могла быть в медпункте, но сперва мне надо было переодеться. Сбросить бронежилет, оставить оружие. Да и я весь в пыли, к тому же мертвечиной пропах из-за трупа того лейтенанта.

Когда я поднялся на второй этаж, то увидел девушку, которая стояла, прильнув к окну в коридоре. Тому самому, что выходило на стоянку, где мы собрались. Он резко развернулась на мои шаги, посмотрела долгим взглядом.

— Ты веришь в то, что говорил? — наконец-то спросила она.

— Да, — ответил я.

— Ты веришь, что мы победим?

— Да, — кивнул я. — У нас нет другого выбора. Как я и сказал — победа или смерть.

Она двинулась ко мне, остановилась, обняла. Запах мертвечины ее, похоже, ни капли не смутил. Прижалась головой к груди и несколько секунд мы стояли так. Будто боялись нарушить равновесие. Потом она посмотрела мне в лицо, провела ладонью по покрытому ссадинами и царапинами лицу, дотронулась до пластыря, который закрывал шов на скуле.

— Теперь мне стыдно, — сказала