– И ты этого не заметил?! – голос Кай почти сорвался на визг. Она схватилась за стол, будто пол под ней внезапно качнулся.

– Я…

Крыса смотрел на меня отрешенно, но я чувствовал в этом взгляде презрение.

Стыд был таким едким и горьким, что хотелось выть.

– Хотел подставить ее? – спросил он без тени упрека, но с холодом, от которого кровь стыла в жилах.

Вот тут мое терпение лопнуло. Горячая волна ярости разлилась по всему телу, выжигая все на своем пути. Низкое рычание вырвалось из груди само по себе, обнажая клыки:

– Не тебе об этом говорить! – я сделал рывок в его сторону, почувствовав, как уже наполовину отросшие когти упираются в кожу ладоней. – Только ради Кай я еще хоть как-то сдерживаюсь, чтобы не вышвырнуть тебя из своей лавки!

На мой фальшивый выпад даже ни единый мускул у него не дрогнул.

– Мне безразлично, что ты ко мне испытываешь, – он даже бровью не повел, лишь медленно перевел взгляд на мои сжатые кулаки. – Ты думаешь, ты хороший, а я плохой? Забудь. В этом городе каждый хочет выгоды только для себя.

Я чувствовал, что заставил его напрячься; на мгновение мне даже показалось, что воздух вокруг него затрепетал маревом. Сейчас было самое время вывести этого сепаратиста на чистую воду.

– А что насчет тебя? – Я намеренно сделал паузу, наслаждаясь накалившейся обстановкой. – Строишь из себя праведника… А я ведь знаю, что тогда это был ты. Перед самым взрывом летучей мышью выпорхнул с чердака, – я ядовито хмыкнул, довольный, что смогу открыть глаза Кай. – Ты рассказал ей об этом? Прежде чем предлагать укрытие. Мм, Крыса?

В воцарившейся тишине стало отчетливо слышно мое частое, прерывистое дыхание. Кай сидела, сжавшись в комок.

Она медленно подняла голову. Ее взгляд, был полон вопросов, которые я не смог истолковать. Она положила ладони на стол, готовясь подняться, как будто собираясь физически встать между нами.

– Прекрати. – Ее голос был тихим и ровным, но от одного этого слова  у меня внутри все замерло.

– Как это понимать? – Пламя ярости стало затухать, и вместо него появлялось новое ощущение – словно из меня начали вырывать важные частички души, а на их месте тут же появлялась холодная, зияющая пустота. – Точно… Вы с Айви тогда только вернулись. Ты, должно быть, не знаешь… В тот день…

– Знаю, – резко, но отрешенно ответила она, рассматривая свои ногти. – Вся Аурелия знает.

Воздух перестал поступать в легкие. Знает. И все равно?..

– Тогда почему… – голос предательски сорвался, став тихим и беспомощным. – Почему ты веришь Харрисинам?

Казалось, под ногами не пол, а зыбучее болото, затягивающее в пучину. Со всей ясностью меня настигло то самое чувство – мир опять рушится. Прямо как тогда, когда я понял, что из-под обрушившегося дома живым больше никого не вытащат.

Кайра продолжала молчать, а бездна внутри меня с каждой минутой разрасталась все больше. Я не чувствовал больше опоры: Мухобои превратились в слепых фанатиков, Кайра смиренно встала на сторону того, кто повинен в смерти моих родителей и не только. Хотелось иметь хоть какой-то якорь в этой тьме новой реальности.

Из ступора меня вывел суровый голос Харрисина:

– Так ты знал их до? Скажи мне, Вилл, ты хоть раз спросил, где они были?

Кай резко вскинула на него взгляд. Она покачала головой – едва заметное движение, предназначенное ему, но я все равно заметил.

– Он не обязан, – тут же осадила его Кайра.

Мне нечего было ему ответить, да и зачем? Он победил, забрав одну из самых дорогих частичек моего мира. Для чего она все еще пытается меня защитить? Ведь и так уже ясно, кто по какую сторону баррикад.

– Он считает себя вашим лучшим другом, – последние два слова он словно выплюнул в Кайру. – Готов следовать за тобой на край света, но забыл спросить, куда вы пропали?!

Доселе ледяное спокойствие Крысы дало трещину. На его скулах вздрагивали желваки. Казалось, одно неверное слово – и воздух вокруг него вспыхнет синим пламенем.

Я стоял посреди этого урагана, оглушенный, не в силах понять, почему искры начали летать над их головами.

– Где они были? – выдохнул я, но почему то боялся услышать ответ.

– Они были батарейками, – холодно бросил Элиан, приближаясь ко мне. – Так ненавистные тобой Харрисины вытащили их из ада на фабрике.

– Элиан! – выкрикнула Кай и резко встала, стул с грохотом отъехал назад. – Не будь козлом!

– Фабрики… – ошарашено прошептал я, не веря своим ушам. – Они… существуют?

Харрисин встал вплотную. Формально мы был почти одного роста, но под его взглядом я чувствовал себя так, словно больше чем метр с шапкой никогда и не вырастал.

– И не только фабрики, – с жаром процедил он сквозь зубы. Его дыхание жаром отдалось на коже. – Мир не делится только на черное и белое. Открой уже глаза, волк!

Я застыл с полуоткрытым ртом, вглядываясь в его лицо. В голове один за другим всплывали вопросы: Кто же он? Злодей, повинный в смертях людей? Спаситель слабых? Как мне к нему относиться?  Кем бы он ни был, я не смогу его простить. Но будет ли правильно продолжать ненавидеть?

Обернувшись к подруге, я тихо произнес:

– То, что он сказал, – я запнулся, сглотнув подкативший к горлу ком. – Правда?

То, что время в лавке не полностью замерло, помогали осознавать лишь удары собственного сердца. Они отдавались в висках мерно, как набат далекого церковного колокола. Кайра смотрела на меня, и в ее глазах не было ни злобы, ни упрека – лишь усталость и сожаление. Затем она медленно, будто против своей воли, перевела взгляд на Элиана – и в ее глазах, словно ртуть, блеснула решимость.

Повернувшись к нам спиной, почти ритуально, Кай подняла подол рубашки, обнажая бледную кожу. И то, что я увидел, заставило мое сердце остановиться. Тут же воздух вокруг стал невероятно горячим, словно в раскаленной пустыне. Меня обдало волной жара и от контраста могильного холода внутри и дикого зноя снаружи на коже, кажется, выступила испарина.

И тут, сквозь нахлынувший ужас, в голове возникли яркие образы: Кай никогда не носившая открытой одежды. На ней всегда были рубашки, куртки и никогда платья и юбки. Она постоянно закрывала максимум тела. Я даже и подумать не мог ведь Айви, напротив – носила что-то с коротким рукавом или вовсе без него.

– Прости… – прошептал я с горечью осознания собственной слепоты.

Какой же я все-таки идиот…