Встал, плеснул воды из графина в стакан. Принес ей и спросил:

— Шея болит?..

Девушка взяла стакан.

— Не особенно. И, если честно… Сейчас меня больше волнует кое-что другое.

Я сел рядом с ней на кровать.

— Ну? У тебя тут есть пара ушей, готовых слушать.

Она улыбнулась. Сделала глоток воды, вернула стакан. И снова стала серьезной.

— У меня провалы в памяти, — сказала Анна, нахмурившись и глядя в одну точку прямо перед собой. — Я это поняла, когда занялась вопросами компании. Некоторые операции, договора и переговоры я совершенно не могу вспомнить. Как и собственные пароли доступа к целому ряду виртуальных рабочих кабинетов.

Я пожал плечами.

— А я не смогу вспомнить, что делал в Новый год десять лет назад. Ну и что? Это нормально — что-то забывать.

Она с напряженным лицом кивнула.

— Верно. Сначала я тоже так подумала. Но потом, разбирая свой бизнес-органайзер, я обнаружила, что у меня вывалились целые периоды жизни. Где-то — неделя, где-то — месяц. А потом я добралась до черной дыры длинной в семь лет. Причем это события не какой-нибудь столетней давности, а буквально середина последнего витка. И у меня нет никакой уверенности, что в скором будущем я не раскопаю еще одну такую же дыру, или даже покруче. Зато я с удивительной ясностью помню, как училась на медицинском, как боялась самой первой репликации… И вот сегодня, после этого покушения, я никак не могу отделаться от ощущения, что похожее уже случалось со мной… Только как ни стараюсь, никак не могу понять, в чем конкретно заключается это проклятое сходство. То ли кто-то уже душил меня веревкой, то ли я лично встречала человека с аналогичными способностями, — Анна подняла на меня взгляд, и в ее глазах была такая растерянность и страх, каких я даже в том злосчастном рифте с сержантами и радиацией у нее не видел. — Что мне делать, Монгол? Что, если я… Это на самом деле не я?..

Я почти на рефлексе обнял ее плечи.

— Слушай, люди иногда просто головой ударяются — и у них амнезия. А ты пережила многократную репликацию. Даже если какие-то файлы в процессе повредились или потерялись, в чем проблема? Ведь в целом твоя личность осталась прежней.

— А я в этом не уверена, — проговорила она. — Бывают события, которые кардинально меняют характер и взгляд человека на вещи. На его цели, ценности. Что, если я потеряла что-то очень важное?

— Ну так попробуй поискать. Мы сейчас как раз собираемся ехать в одно очень подходящее место для таких поисков. Но в любом случае лично я считаю — даже если ты что-то потеряла, это не так уж значимо. Анна Селиверстова, которую я знаю — это цельная личность. Сильная, целеустремленная и бесстрашная женщина. Тебе в этом что-то не нравится? Хотела бы изменить?

Анна покачала головой.

— Нет. Понимаешь… У меня что-то похожее на синдром самозванца. Ощущение, будто вся эта жизнь — не совсем моя. Будто я — лишь какая-то неполноценная копия той самой Селиверстовой Анны, которую никак не могу до конца вспомнить.

Она явно ждала от меня помощи или совета. Но у нее за плечами имелся целый чемодан репликаций, а я лишь пунктиром понимал механизм этого процесса и ничего не знал о возможных побочках.

И тем более, как с ними справляться.

— Может, тебе стоит обратиться к психологу? — не очень уверенно предложил я. — Не думаю, что ты — первая и единственная, у кого подобного рода сложности после репликации.

Анна энергично потрясла головой.

— Нет, этого нельзя делать ни в коем случае. Думаю, ты не в курсе, но у нас существует запрет на неполную репликацию. При потере свыше тридцати процентов памяти репликационная модель считается не идентичной. Юридически проводится процедура отчуждения, при которой оригинальная личность объявляется умершей, а неудачная копия объявляется репликантом. Ей присваивается новое имя и учетный номер, всех виновных или причастных сажают, а самому субъекту милосердно предоставляется «возможность дожития» без права дальнейшей репликации. Такие дела. Так что, если недруги вдруг разнюхают, что в моей памяти обнаружились пробелы, они определенно ухватятся за эту возможность лишить меня всего — компании, денег, власти, социального положения. Даже имени.

Я присвистнул.

— Вот это да. Ты права, я не знал. В таком случае… — наклонился я к ее уху. — ну на хер копаться в этом. По крайней мере, сейчас. Пока ты чувствуешь себя уязвимой. Если начнешь дергаться и нервничать, лихорадочно пытаясь восстановить пробелы, тебя наверняка кто-нибудь сдаст.

— Да ты просто мастер успокаивать, — пробормотала Анна.

Я хмыкнул.

— Ну извини, утешать я не очень умею. Зато неплохо справляюсь с рациональной оценкой ситуации. Даже отдельная способность имеется, если что.

Анна вздохнула.

— Допустим. Но мне самой-то как теперь к себе относиться? И как воспринимать себя?..

— Как себя. Ты есть ты, точка, — уверенно заявил я. — А если вдруг какие-то твои решения пойдут вразрез с предыдущими, но забытыми, делай лицо кирпичом и изображай эксцентричную даму с заскоками. Имеешь право.

Анна тихо рассмеялась.

— С заскоками, говоришь?..

— Ага. Или мне теперь тоже начать рефлексировать из-за того, что я вышел из рифта спустя чертову тучу лет? А вдруг я на самом деле не я, а клон, которого выпустили из рифта спустя столько лет злобные демоны?

— Тебе смешно, понимаю.

— Вообще не смешно, потому что, к сожалению, я сейчас не шучу. Тема подменышей из преисподней реально обсуждалась некоторыми особо бдительными религиозными деятелями. Всякие передачи были. Пару моих одногруппников даже как-то раз святой водой окатили. Представляешь? Из трехлитровой банки, средь бела дня.

Анна с улыбкой покачала головой.

— И как результат?

— Очень впечатлил нашего куратора. Он смеялся минут пятнадцать. С тех пор словосочетание «провести экзорцизм» на нашем сленге начало означать все банные процедуры и туалетные процессы.

Анна рассмеялась.

— Какая прелесть!

— Прелесть сейчас вон там, — развернул я ее к окну, чтобы окончательно переключить с тревожных мыслей на что-то хорошее.

Рассвет и правда разгорался нереальный. Одну часть неба закрывали густые ржавые тучи пустоши. А другая покрылась ярко-красными, смородиновыми всполохами, плавно переходящими в морковно-оранжевый и желтый.

Анна выбралась у меня из-под руки, поправила покрывало на плечах, и босая вышла на балкон.

Я вышел следом.

Город еще спал. Только монахи внизу копошились по каким-то своим надобностям, и вскоре из храма раздались мерные удары их деревянного колокола. Поднялся легкий ветерок, и дышать стало легче. Пусть даже на время.

— Какой же все-таки… омерзительный этот отель, — выдала вдруг Анна, глядя на раскрашенное просыпающемся солнцем небо.

Я