— Так ты что, опять в рейд намылился, что ли?

И Саблин отвечает нехотя:

— Не знаю я, ещё ничего не решено.

— Не решено? А кто же это решает?

Но Аким не отвечает ему, а лишь говорит:

— Пошли уже курить.

Поздоровались со знакомыми, уселись, только закурили… как к нему на коммутатор приходит сообщение:

«И когда?».

Только один человек мог писать ему в таком тоне. Аким тут же стирает сообщение. Но Саня всё видит:

— Кто там?

— Дела, — отвечает прапорщик, не зная, что ещё сказать товарищу.

— Из госпиталя опять? — догадывается Каштенков.

— Да. Нужно заскочить, — с облегчением соглашается Аким.

— Отвезти тебя? — предлагает Саня.

— Дойду, ты лучше тут побудь, — Аким доволен, что так всё удачно складывается. — Побудь ещё тут, пообедай, ещё раз на склад загляни, пусть начальство тебя видит.

В это время в чайной почти никого, на некоторых столах ещё стоят перевёрнутые кверху ножками стулья, официантки уже собрали песок, что нанесли вчера посетители на ботинках, помыли полы, столы, посуду. За стойкой буфетчица Зина, взрослая, крепкая, плотная, с властным лицом китаянка, по сути, заместительница Юнь, уже разливает первые рюмки, девушки уже разносят только что сваренный, в принципе неплохой, чай, несут бутерброды с паштетом или перчёным салом. Первые посетители, как правило, — дежурные из штаба полка, но всё больше рыбари, пришедшие с утренней рыбалки. Мужчины в болоте с двух, с трёх часов утра, так что они проголодались, хотят перекусить и рассказать друг другу про рыбалки, снасти, уловы, обсудить цены у скупщиков. А может, и пропустить по рюмочке, перед тем как пойти домой и заняться домашними делами.

Саблин проходит к стойке, сначала думает не снимать капюшон, так как половина из присутствующих его неплохо знает, рыбаки есть рыбаки, но потом понимает, что так только внимание к себе будет привлекать. И идёт, кивая знакомым: и вам здравствуйте. У стойки просит у Зины:

— Одну рюмку синей и чай, — пить он особо не хочет, но зайти в чайную и ничего не заказать…

Буфетчица наливает ему красивой и дорогой водки в чистую рюмку и обещает:

— Чай сейчас принесут.

Он сразу расплачивается, водку выпивает тут же.

— Аким, иди к нам! — зовут его знакомые казаки, тоже рыбаки, которые только что вернулись из болота. Их за столом трое. — Мы угощаем, а ты рассказываешь нам, что там с рыбой за Енисеем!

«Денис, зараза, вся станица уже знает, где мы были!».

Но Саблин качает головой, не для того сюда сейчас пришёл:

— Казаки, в другой раз, — прапорщик демонстративно достаёт из пыльника бумажный офицерский блокнот с карандашом и списки своего взвода, подготовленные Саней. Показывает их рыбакам.– Мне тут малость подумать надо, посчитать.

Казаки понимают, не настаивают: ну ладно. А он по-хозяйски опускает стулья со стола, садится под кондиционер, раз есть такая возможность, раскладывает бумаги, а официантка тем временем приносит ему чай.

Да, на чае Юнь не экономит. Берёт ростки качественные, молодые, чай не переваривает, чтобы добиться насыщенного цвета. У дорогого чая он и так хороший. Ему и вправду надо было немного поработать, ещё раз посмотреть, кто у него в каком отделении. Беда в том, что он многих своих подчинённых не знает. Половина бойцов его взвода ему известна лишь по именам и по короткому общению.

Он, конечно, спрашивает у подчинённых, где кто служил, у каких сотников, но это всё слова. На словах-то все молодцы. Впрочем, пока в призыв с человеком не попадёшь, до конца его так и не раскроешь. Он, попивая терпкий чай, насыщенный кофеином, наверное, побольше, чем офицерский кофе, просматривает списки и делает для себя пометки.

Потом наконец встаёт, собирает бумаги и идёт мимо стойки в дверь, что ведёт к уборным. А там, в коридоре, никого, тихо, свежо, только что полы помыли, и он сразу сворачивает на заветную лестницу. Поднимается наверх и там, прямо у лестницы, нос к носу сталкивается с тем самым типом, что часто торчит в чайной, — он помогает Юнь. А ещё он в солнцезащитных очках. В помещении. Он, кажется, всегда в них. И очки у него этакие… необычные. Видно, дорогие. Это почему-то раздражает Акима.

«Дебильная у них мода, конечно. Выглядят… дураки — дураками».

Этот молодой только что вышел из кабинета Юнь. Аким ждёт, пока он спустится вниз, и лишь после этого стучит в дверь.

— Входи! — доносится из-за двери высокий женский голос.

Аким входит, и его раздражение усиливается. Юнь с распущенными волосами и в спальном костюме сидит за своим столом. Костюмчик то из тоненькой матери, очень легкий… Он закрывает дверь.

— Здравствуй, мой прапорщик, — она встаёт и идёт к нему. Улыбается и протягивает руки. У неё хорошее настроение.

— Этот, — Саблин кивает на дверь, — он у тебя тут живёт, что ли? Как ни приду, он у тебя.

И она сразу понимает, о чём он, улыбается:

— Он только что приехал, на минутку зашёл, сейчас уедет, — она обнимает его, прикасается рукой к его бритой щеке.

— Он тут у тебя был, а ты в таком виде, — с укором говорит ей прапорщик.

— Как нехорошо получилось, — она смеётся ему в лицо. — Боже, как мне стыдно. Как теперь казачке по станице пройти после такого позора… Ой, я и забыла… — Юнь ехидничает. — Я ведь не казачка, со мной казачки даже говорить не хотят.

— Да при чём здесь это, — он, конечно, злится, но присутствие молодой и красивой, прекрасно пахнущей женщины, её прикосновения, конечно, смягчают его. Он обнимает красавицу за талию, и его руки соскальзывают вниз, под резинку её лёгких брюк, и в его мозолистых